Существовала, правда, причина, по которой он не должен был ни о чем рассказывать Тэнси, однако сейчас она выглядела просто вздорной, ибо была частичкой, принадлежностью того мирка, откуда им почаще нужно вырываться. Разве жить – значит постоянно следить за собой, чтобы, не дай бог, не произнести чего-то такого, что оскорбит нежные чувства имярека?
Поэтому, когда они приехали домой, вошли в гостиную и сели на диван, Норман взял быка за рога.
– Знаешь, Тэнси, насчет всяких колдовских штучек. Я хотел…
Удар застал его врасплох. На мгновение он словно потерял сознание, а очнулся уже в кресле; веселье исчезло без следа, мысли метались и путались, будущее представлялось мрачным коридором длиной в две недели.
Впечатление было такое, как будто одна огромная когтистая лапа зажала ему рот, а другая схватила за плечо, встряхнула и швырнула в кресло.
Как будто?
Он смятенно огляделся.
Может быть, именно это и произошло?
Судя по всему, Тэнси ничего не заметила. Лицо ее белело в полумраке. Она что-то напевала себе под нос.
Норман поднялся, подошел к серванту и налил себе виски, попутно включив в комнате свет.
Выходит, он не в состоянии поведать о происходящем с ним ни Тэнси, ни кому другому? Вот истинная подоплека того, почему жертвы колдовства всегда столь упорно отмалчиваются. Вот почему они не могут сбежать, даже имея под рукой все необходимой для побега. Дело не в слабоволии. За ними наблюдают, как за гангстером, который вышел из доверия у босса. Он сидит в роскошном ночном клубе, болтает с приятелями, подмигивает девушкам, а за его спиной маячат громилы в темных рубашках и светлых галстуках; они не вынимают рук из карманов своих пальто с бархатными отворотами, сопровождая его от клуба до виллы босса, и он не пытается удрать, потому что намерен еще пожить на этом свете, если ему представится возможность.
Но такое случается только в фильмах.
И когтистые лапы – тоже оттуда.
Он кивнул своему отражению в зеркале над сервантом.
– Познакомьтесь с профессором Сейлором, – проговорил он, – известным этнологом, искренне верящим в колдовство.
Лицо в зеркале выглядело не столько озадаченным, сколько испуганным.
Норман смешал себе второй коктейль, не забыв позаботиться о Тэнси, и вернулся в гостиную.
– За порок! – провозгласила Тэнси. – Кстати говоря, последний раз я видела тебя подвыпившим на Рождество.
Он усмехнулся. Гангстеры в фильмах всегда напиваются пьяными, чтобы отвлечься от раздумий о своей плачевной участи. Надо признать, неплохое средство.
Понемногу начало возвращаться настроение, которое они пережили, стоя на холме. Они разговаривали, слушали старые пластинки, рассказывали друг другу анекдоты, достаточно «бородатые» для того, чтобы считаться свежими. Потом Тэнси села за пианино. Чего они только не пели, сперва с запинкой, а затем во весь голос – народные, рабочие и революционные песни, псалмы и государственные гимны, блюзы, Брамса и Шуберта.
