каменного дракона.
Норману показалось, что он угодил под оголенный провод.
В мозгу его, словно выжженная там, запечатлелась невероятная картина: стрелы молнии поражают дракона, как будто влекомые к нему неведомой силой.
Мысли, которые лишь недавно обрели свободу, исчезли неизвестно куда.
Норман судорожно сглотнул. Хриплый смех, которым он разразился, заглушил отзвуки громового раската. Он распахнул окно, схватил настольную лампу, сорвал с нее абажур и высунулся на улицу.
– Погляди, Тэнси! – крикнул он, давясь от смеха. – Погляди, что натворили эти чокнутые студенты! Наверно, я здорово разозлил их, если они приволокли сюда эту штуку! Ну и ну! Придется утром звонить в строительное управление, чтобы ее увезли.
Дождь хлестал ему в лицо, в ноздри ударил запах разогретого металла. Он ощутил на своем плече руку Тэнси.
Дракон стоял у стены, массивный и неподвижный, как и положено неорганическому образованию. Каменное тело в некоторых местах почернело и сплавилось.
– Снова совпадение? – выдохнул Норман. – Молния попала именно в него!
Подчиняясь внезапному побуждению, он протянул руку и коснулся дракона. Пальцы его ощутили грубую поверхность, и он будто поперхнулся собственным смехом.
– Eppur si muove, – пробормотал он так тихо, что даже Тэнси рядом не услышала. – Eppur si muove.
Глава 10
Вид, в котором Норман на следующий день появился на занятиях, подходил скорее солдату, утомленному вереницей непрерывных боев, нежели профессору Хемпнелла. Спал он долго и без сновидений, однако выглядел так, словно валится с ног от усталости и нервного истощения. Впрочем, так оно и было на самом деле. Даже Гарольд Ганнисон поинтересовался, что случилось.
– Ничего, – ответил Норман. – Просто лень обуяла.
Ганнисон скептически усмехнулся:
– Вы слишком много работаете, Норм, и гробите себя. Советую пересмотреть режим. Ваша работа отнюдь не проголодается, если вы будете кормить ее восемь часов в день. Опекуны – странные люди, – продолжил он с напускным безразличием. – А Поллард в известном смысле больше политик, чем педагог. Однако он добывает деньги, а иначе кому понадобились бы президенты колледжей?
Норман был благодарен Ганнисону за столь тактичное соболезнование по поводу уплывшей от него кафедры социологии, поскольку понимал, каких усилий стоило Гарольду хоть в чем-то покритиковать Полларда. Но его будто отделяла от Ганнисона и от многочисленных студентов в ярких одеждах высокая стеклянная стена.
Единственное, что ему хотелось, да и то довольно смутно, – продлить состояние отупелости, в котором он пребывал со вчерашнего вечера, и ни о чем не думать.
Думать опасно, твердил он себе, опаснее, чем сидеть на атомной бомбе. Он чувствовал, как роятся в мозгу мысли – безвредные, пока к ним не прислушиваешься, но чреватые угрозой душевному здоровью.
Одна из них осталась
