ход?
Я сбита с толку.
– Да. Твой цвет красный, помнишь?
Вот только она произносит не «красный», а «квасный».
Мотаю головой. Наверное, я была невнимательна, потому что и правда не помню ничего подобного. И не понимаю, о чем она вообще говорит, пока девочка не указывает на красные бусинки на игрушечных «американских горках». Бусины ездят по холмикам из проволоки, поднимаясь, опускаясь и закручиваясь по спирали.
– А… – Я дотрагиваюсь до красных деревянных бусин перед собой. – Хорошо. И что мне с ними делать?
У девочки течет из носа. Глаза немного остекленели, как будто ее лихорадит. Я прекрасно знаю, почему она здесь. Она – моя пациентка. Пришла повидаться со мной.
Девочка надсадно кашляет, забыв прикрыть рукой рот. Маленькие дети всегда забывают.
– Надо вот так, – малышка берет своей грязной заразной ручонкой вереницу желтых бусин, перемещает их по холму из желтой проволоки и по спирали. – Вот так, – повторяет она, когда бусины наконец доезжают до противоположного края горок. Отпускает их, подбоченивается и снова выжидательно смотрит на меня.
Я улыбаюсь ей и начинаю двигать красные бусины. Но далеко продвинуться не успеваю.
– Доктор Фоуст, – раздраженно шипит из-за спины женский голос. – Чем вы тут занимаетесь, доктор Фоуст?
Оглядываюсь и вижу Джойс, стоящую, строго выпрямившись, с суровым лицом. Она сообщает, что пациент, которому назначено на одиннадцать, уже ждет меня в третьем кабинете. Медленно встаю, разминая затекшие ноги. Не понимаю, с чего мне взбрело в голову, что играть с девочкой на полу – хорошая мысль. Говорю ребенку, что мне пора работать и, возможно, мы еще поиграем в другой раз. Она застенчиво улыбается. Раньше она не стеснялась. Думаю, дело в моем росте. Теперь, стоя на ногах, я не одного роста с ней. Я на совсем другом уровне.
Малышка подбегает к маме и обхватывает ее колени.
– Какая милая девочка, – говорю я ее матери. Та благодарит меня за то, что я нашла время поиграть с ее дочерью.
Приемная кишит пациентами. Я иду за Джойс через вестибюль и дальше по коридору. Но не в кабинет, а на кухню. Наливаю воды из кулера и перевожу дыхание. Я усталая и голодная, а голова по-прежнему болит.
Джойс следует за мной и бросает недобрый взгляд: мол, хватает наглости пить воду, когда пациент ждет. Вижу по глазам: я ей не нравлюсь. Не знаю почему. Я никогда не переходила ей дорогу.
Твержу себе, что инцидент в Чикаго совершенно ни при чем и Джойс никак не может знать о нем. Прошлое осталось в прошлом, ведь я уволилась. Это было единственным выходом. Иначе моя медицинская карьера оборвалась бы из-за жалобы на халатность. Но буду ли я снова заниматься неотложной помощью – большой вопрос. Да, на моем резюме не осталось пятна, но уверенность в себе пошатнулась.
Обещаю Джойс, что сейчас пойду к пациенту. Тем не менее она – бирюзово-голубой медицинский халат, руки уперты в бока – продолжает стоять и следить за мной. Поджимает
