за нашими.
– Да зима-то длинна!
– Длинна! И жизнь не коротка, а как-нибудь прожить ее надо… Вот опять беда: кто тебе дров наносит?.. Ты останешься одна-одинехонька, не с кем будет слова промолвить…
Мотруна молчала, огонь потух, разговор прекратился как-то сам собою, снова в избушке воцарилась мертвая тишина, и мысли собеседников разошлись каждая по своей дороге.
На другой день утром, несмотря на проливной дождь и вьюгу, Тумр, явно занятый какой-то новой мыслью, выбежал из своей избы и направил шаги к селению, казалось, он искал кого-то. В деревне было совершенно пусто: изредка мужик, покрытый мешком, или женщина, с закинутой на голову юбкой, пробегали через дорогу, только густой дым расстилался по крышам изб и серой мглой укутывал деревню.
Тумр до полудня шнырял по всем закоулкам и, промокши до костей, воротился домой с вязанкой дров за плечами. Жена развела огонь, цыган высушил платье, отдохнул и снова пошел на поиски. Ветер разогнал тучи, немного прояснилось и местами проглянуло синее небо, предсказывая мороз. Тумр почти до вечера бродил вокруг селения. Уж смеркалось, когда он встретился с Янко.
Дурачок тащил на плечах мешок, набитый только что смолотой мукою, расчетливые хозяева пожалели волов и послали брата. Жалко было смотреть, как согнувшийся в три погибели босой уродец брел по замерзавшей грязи. Но когда он, услышав приветствие Тумра, поднял голову, желтое его лицо вовсе не выражало той усталости, какой бы следовало ожидать, по губам его пробегала улыбка, глаза ярко блистали.
– Куда ты тащишься, Янко? – спросил цыган. – Ищу тебя с самого утра.
– Знать, плохо ищешь, – отвечал Янко, спустив мешок наземь, – искал бы там, где бьют, где холод, голод, где грязь да стужа, где беда всякая ходит… так нашел бы.
Цыган разразился диким хохотом.
– Неужто ты сидел в моей лачуге? Там ходит всякая беда…
– Ха, ха! И голод?
– И не сегодня… Слава Богу, давно уже не видим и хлеба.
– Ха, ха, ха!
Дурачок захохотал и принялся согревать движением свои закоченелые руки.
– Ну, что ж будет? Помоги, Янко, не то можем издохнуть!..
Маленький человечек покатился со смеху, услышав восклицание твердого, как гранит, цыгана.
– Ай, ай! Отпусти хоть душу на покаяние, – закричал Янко, – ей-ей, умру от смеха, вот как! Ай да, Янко-дурачок! Да на что я годен? Разве мешки по грязи таскать да дрова рубить!
– Помоги, Янко, не то пропадем, – твердил цыган.
– Ой, ой! Муха у комара помощи просит! Ей-ей, умру от смеха! – кричал юродивый, качаясь от смеха.
– Хлеба нет, – сказал цыган, – муки ни горсти, денег ни гроша…
– Я так и знал!
– Пойду, авось заработаю хоть кусок хлеба, Мотруну оставлю одну.
– Куда ж пойдешь?
– В Рудню, к кузнецу…
– Что ж ты у него заработаешь?
– Хоть хлеба на неделю – и то хорошо, да Мотруну-то как оставить?
