о том, что практика мудрее всех домыслов о ней, а теперь выходит, что разум все же умнее (может быть умнее) реальности. Да, и тут выходит, что так. Что ж, современная теория познания чрезвычайно скептична (и не без оснований) по отношению ко всякому знанию без червоточины противоречия. Есть такая червоточина и в настоящей теории, признаю.
41. Однако, не стоит возводить принцип противоречия в норму познания – сделав это, легко смиряешься со всеми противоречиями, вместо попытки объяснить и разрешить их. Я еще раз подчеркну, что утопическое мышление не является пустозрением – в нем выражается недовольство разума результатом воплощения идеи в материи, и разум, считая получившийся феноумен неудовлетворительным, создает феноумен непосредственно, можно сказать, вместо рукотворного объекта формируя объект чисто умо-творный. В этом, кстати, состоит фундаментальное отличие утопии от любого плана-проекта – план-проект подразумевает его дальнейшую реализацию в реальности, утопия же – это и есть непосредственная реализация объекта в реальности ума. Государство, построенное в уме, является идеальным ровно в той же степени, что и реальным, раз оно и есть государство-идея.
42. На это, конечно, возразят, что всякий утопист ищет воплощения своего чисто умственного дитяти в реальности и никогда не считает, что его утопия есть нечто принципиально воплотимое лишь в реальности его ума. Но в этом, в общем, справедливом возражении и высвечивается вся проблематика настоящих рассуждений. Во-первых, здесь мы видим, что ум, минуя в своих построениях ощущения, все равно жаждет быть приобщенным к этим ощущениям, то есть центральная опытная установка познающего разума сохраняет свою силу даже тогда, когда разум обходит ее. Разум недоволен тем, что он строит только для себя – он хочет увидеть идеальное государство реальным; он хочет увидеть его не только умом, но и глазами. Но, во-вторых, разум понимает, что воплощение идеи в материи всегда осуществляется за счет пожертвования идеальным в пользу реального – и с этим разум тоже не может смириться. Отсюда и все колебания утопистов – когда они, с одной стороны, рвутся в реальность, а с другой – хотят остаться наедине исключительно со своими мыслями. Отсюда же и Платон в «Государстве» то бодро утверждает свою утопию как нечто вполне реалистичное8, то с явным скепсисом в отношении реальности говорит, что следует удовольствоваться исключительно мыслями об идеальном государстве и прямо утверждает, что дело меньше, чем слово, причастно истине9. И в жизни мы видим Платона, то с надеждой бегущего к Дионисию, то в ужасе убегающего от Дионисия (реальности государственной жизни) в Академию (реальность мышления).
43. Отчасти это противоречие разрешается тем, что идеальное государство все же приобретает плоть, а именно плоть рассуждения – оно таки становится феноуменом, хотя и книгой, а не государством,
«Осуществление такого строя вполне возможно, и о невозможном мы не говорим» (Платон. «Государство»)
«– Если же, в угоду тебе, надо сделать попытку показать, каким преимущественно образом и при каких условиях это было бы всего более возможно, то для такого доказательства ты снова одари меня тем же… – Чем? – Может ли что-нибудь быть исполнено так, как сказано? Или уже по самой природе дело меньше, чем слово, причастно истине, хотя бы иному это и не казалось? Согласен ты или нет? – Согласен. – Так не заставляй же меня доказывать, что и на деле все должно полностью осуществиться так, как мы это разобрали словесно. Если мы сможем додуматься, как построить государство, наиболее близкое к описанному, согласись, мы сможем сказать, что уже выполнили твое требование, то есть показали, как можно это осуществить. Или ты этим не удовольствуешься? Я лично был бы доволен». (Платон. «Государство»)
