еще больше призадумался о никчемности своего бытия. И снова вспомнил одних мудрецов, которые говорили, что если в твоей жизни видишь никчемность, то и жизнь закончилась. Надо видеть яркие краски и радость, тогда жизнь наполнена и продолжается.
Нда, Петрович озадачился… Что делать? Эдак, получается, что и простую мысль о счастье непросто подумать и закрепить в своем сознании.
И опять вспомнил, одни мудрецы говорили, что сознание это не «я», не твое «я», а нечто другое…
Петровича вконец одолела тоска по тому, что так сложно быть счастливым…
Петрович и политика. Дальше уже идти некуда
Как только Петрович перестал читать и смотреть ролики и статьи про политику так ему и полегчало. Жизнь как то успокоилась и начала снова принимать яркие краски. Краски мира, любви и счастья. Петрович это сразу заметил. Он перестал ругаться с телевизором по поводу демонстраций за свободу и независимость на островах названия которых он и запомнить не мог. Он перестал волноваться за обнищающую Русь. Он и сам то был беден и лишнее напоминание о его обнищании порой не давало ему заснуть. Петровича больше не беспокоила оппозиция и пропозиция. Его не тревожили парады, за которые многие ведущие очень были обеспокоены, ведь там с их слов люди ориентированы не так, как им велел всевышний.
Его даже не беспокоил курс валюты по отношению к его деньгам… Он все равно уже никуда не ездил. А в метро тариф повышают согласно инфляции.
Петрович да, читал, но только заголовки, ему теперь было достаточно. В них все ясно и понятно. Кто и за что и в какой степени угрожает миру. Какой президент опять совершил очередную ошибку и народ его критикует.
Какой президент какого покритиковал, а кого и поцеловал. Все это было ему достаточно.
Спал теперь Петрович спокойно. Он верил, планету все-равно спасут. Будет ли он переживать за нее или нет.
Кто же виноват в тяжелой жизни Петровича?
Сам Петрович осознавал, что жизнь его грустна и безнадежна. Вот уже пять лет он был без работы. Достойной не было, а на маленькую зарплату он идти не хотел внутренняя гордость не позволяла.
Борьба с этой внутренней гордостью занимала у Петровича очень много сил, эмоции, времени и как ему казалось отнимала у него самые лучшие секунды его бытия.
Да, заметим, Петрович, про свою жизнь всегда говорил «бытиё».
Как же, думал Петрович, устроюсь на плохую низкооплачиваемую работу, что скажут соседи, друзья (хотя друзей то у него как таковых не было), но он же осознавал, что они есть у всех, значит как бы и у него они есть.
Все начнут в него тыкать пальцем и говорить, что он никчемный человек. Быть никчемным человеком на которого указывают пальцем Петровичу страсть как не хотелось.
В минуты, а порой и часы таких раздумий, ему совсем становилось не по себе.
