внутренние и внешние его повреждения; целемерно направляет движения организма и обусловливает его употребление для сознательной воли; часто управляет человеческими действиями посредством чувств и предчувствий там, где им не могло бы помочь полное сознательное мышление; своими «внушениями» в малом, как и в великом, способствует сознательному процессу мышления; одаряет людей чувством красоты и художественным творчеством; ведёт человека в мистике к предощущению высших сверхъестественных единств; ведёт род человеческий в истории неуклонно к цели его возможного совершенства.
И здесь мы обращаем внимание на то, что Гартман, не будучи психологом или иным специалистом в сфере наук о психике, блистательно прочувствовал и описал форматы и варианты адаптивного взаимодействия базисных инстанций психического – не осознаваемой и осознаваемой – задолго до того, как Юнг обратил внимание на необходимость углубленного исследования такого адаптивного взаимодействия (при том что Юнг в своем «Эссе по аналитической психологии» говорил о такой адаптации субъекта, которая «может быть адаптацией к бессознательному», т. е. о противоположном инициативном векторе). Единственное, чего здесь не хватило Гартману – с точки зрения концепции объемной реальности и обновленного понимания функциональной активности психического – тезиса о том, что и сфера осознаваемой активности психики таким же образом является «продуктом» генеративной активности инстанции психического, представляющей статус потенциального, не проявленного в заданных характеристиках «объективного» времени, поля реальности. И далее мы обращаем внимание на два последних тезиса в вышеприведенном фрагменте, содержание которых резонирует с квинтэссенцией этической основы Новой философии Канта, философии Шопенгауэра и некоторыми положениями концепции информационной (темпоральной) генетики.
Бессознательное, согласно Гартману, характеризуется следующими свойствами: безболезненностью, неутомимостью, нечувственным характером его мышления, безвременностью, непогрешимостью, неизменностью и неразрывным внутренним единством. Словом, перед нами сверхразумным способом организованная инстанция, которая будучи вне времени, но развертываемая в пластических форматах времени, собственно и являет собой «сущность мирового процесса» становления сложнейшей категории реальности. Мы бы сказали, что в этих тезисах Гартмана высвечивается и некий намек на возможность управления «мировым процессом» с использованием разных параметров форматирования актуальных планов реальности, в том числе и таких, которые выходят за пределы продолжительности человеческой жизни. И тогда встает вопрос: а где, собственно, границы психического-целого? И правильно ли здесь говорить о каких-то пространственных границах или все же стоит призадуматься о темпоральных границах психического
