любопытством тёмные глаза и длинная коса, перевязанная верёвочкой.
– Скажите, что вам угодно? Омовение? Трапеза?
Лизавета задумалась. Какая, к чёрту, трапеза!
– Туалет у вас где?
– Извольте, сейчас покажу. Следуйте за мной. Меня зовут Аттилия, я буду служить вам здесь.
Девочка Аттилия привела её в помещение в самом конце коридора, там стояли тазы – несколько, две прикрытых крышками бочки и большая жестяная бадья – одна. Никаких кранов или труб видно не было.
Вместо туалета было предложено расписное керамическое ведро – вот здрасьте, приехали. Но других вариантов не наблюдалось, да и девочка вела себя совершенно естественно. Что делать, пришлось прилюдно распаковывать джинсы и прочее, а как иначе-то?
Впрочем, потом Лизавета сняла блузку, потому что не умела умыться так, чтобы не облиться.
Для умывания девочка налила воду из бочки в красивый керамический же кувшин, и поставила на лавку у окна, и вытащила керамический тазик – видимо, лить туда. Так и оказалось. Вода была холодной. Зубы чистили порошком из перламутровой коробочки, и щёточкой с перламутровой ручкой. Также Лизавете был предложен кусок приятно пахнущего чем-то цветочным полупрозрачного розового мыла.
– А если голову мыть, то что, тоже холодной водой? – спросила Лизавета после того, как вытерлась льняным полотенцем.
– Нет, зачем же холодной? – рассмеялась Аттилия. – Маги нагреют, сколько нужно, служки принесут всё необходимое. Вы скажите, если надо, я передам, всё сделают!
– Мне надо поговорить с кем-нибудь, кто здесь главный.
– Обязательно. Господин Астальдо велел сообщить, как вы проснётесь и будете готовы.
На стене нашлось и зеркало, большое, в рост, необыкновенно прозрачное. В нём Лизавета увидела обычную себя – разве что без мешков под глазами, лицо ощутимо посвежело – видимо, после хорошего долгого сна. Все её восемьдесят килограммов на месте – на животе, на спине, на щеках, никуда не делись. Это она, сомнений нет. Сомнения были в окружающей её реальности.
И тут Лизавету как громом поразило – линзы же! Где её линзы?
Близорукость была особенностью, которую приходилось учитывать всю жизнь, Лизавета уже и не помнила, как это – смотреть и всё видеть. Очки она носила с начальной школы, годам к шестнадцати – с толстенными стёклами в палец толщиной, от которых на щеках оставались продавленные полосы. Как только она заработала достаточно денег, так сразу же купила свои первые контактные линзы. Привыкание шло долго, полгода у неё то и дело текли слёзы, коллеги на работе посмеивались – нужно ли так над собой издеваться, но Лизавета упорно шла к своей цели – ходить без очков. И победила. Теперь очки оставались для дома, а наружу она выходила только в линзах. Правда, в последние годы стал подкрадываться страшный зверь дальнозоркость, и это было смешно – дальнозоркой Лизавета была в линзах, а без ничего и в очках по-прежнему близорукой. Нет в жизни
