не так. Чмок-чмок я еще в детском саду проходил.
– По-настоящему, по-взрослому? Как в кино?
Леня кивнул, ища в глазах Тани готовность рассмеяться. И оттолкнуть, назвав дураком. Он слышал, как под платьем, под которым и лифчика-то нет, поскольку нацепить его не на что, барабанит ее сердце.
Они так и замерли в объятиях друг друга, не замечая, что после схватки их одежда нелепо перекрутилась.
Таня, высвободив руки из плена, обхватила влажными ладонями лицо Леонида и поцеловала сама, первая. Неумело, с горечью кофе на языке.
– Смотри, как нужно. – Откуда он знал, как нужно? Знал и все тут. Положил ее руки себе на плечи, прижал податливое тело так крепко, будто вклинься между ними хоть малейшая полоска света и волшебное ощущение, что происходит нечто невероятно важное, рассеется, оставив лишь испуг и стыд.
После того, как Леня оторвался от губ, она посмотрела удивленно, слегка нахмурив брови.
Он засмеялся и поцеловал ее курносый нос, ямочки на щеках.
– Это что здесь происходит? – в дверях со стаканом в руках стояла соседка – предводительница знати. – Божечки! Я тут сахара попросить, а они вона чем занимаются! Бесстыжие!
Ее голос эхом скакал по гулкой шахте подъезда, рвал в клочья мозг, подкашивал ноги.
– Пусти! – крикнула Таня, безуспешно пытаясь освободиться из крепкого захвата застывшего Леонида. – Пусти же!
Он расцепил руки, зачем-то поднял их вверх, то ли показывая, что сдается, совершив дерзкое преступление, то ли пытаясь успокоить покрасневшую как помидор подругу, говоря тем «Смотри, тебя никто не держит».
Таня бросилась вниз по лестнице, а соседка, забыв о сахаре, все кричала и кричала про генеральских принцесс, которые мало чем отличаются от местных шалав.
«Еще сиськи не выросли, а все туда же, целоваться!»
Окно Тани, выходящее на боковую сторону дома, больше не открывалось. Тяжелая портьера наглухо загородила ее от всего мира. Леня стоял под балконом до глубокой ночи, пока сторож не выставил его за ограду.
У подъезда сидящие на лавочке женщины резко замолчали и проводили Леонида тяжелым взглядом. Он его чувствовал. Словно совсем недавно на спине были крылья, а теперь торчали ножи, которые не позволяли ни вдохнуть, ни выдохнуть.
– Я-то думаю, чего она все время к нему бегает? Каждый божий день там. Смотрю, дверь приоткрыта, дай, думаю, сделаю вид, что сахар нужен. Сходила быстро на кухню, взяла стакан и без стука к ним. А там, нате вам! Целуются!
– Да они же еще дети, – кто-то более сердобольный попытался вставить слово. – Леньке же четырнадцать всего.
– Ты посмотри на него. Мужик. И в штанах у него все по-мужицки было…
– Дура-а-а-а! Заткнись! Дура-а-а-а!
Чтобы не слышать ненавистный голос, мучающий, терзающий, противный, со всего маха саданул по подъездному окну ногой. Посыпались стекла. А он бил и бил по пустой
