с двумя хвостами и всегда тепло, а дождь идет полгода и днём и ночью. Там, в её земле, тысячи лет князья враждуют друг с другом, и войнами сотрясается земля и льётся кровь веками, что тот дождь. Только не войной чаще решают вражду между собой князья тамошние, а подлым убийством. У них даже цеха мастеровых есть с незапамятных времён, вроде кузнечных или пушечных у нас, которые только этим коварным ремеслом живут. Веками живут, с каждым поколением шибче их приёмы, быстрее удары, хитрее уловки. Тысячелетьями уже служат они князьям, передают свое черное искусство от сына к отцу, от матери к дочке, а женщины почитаются там сильнее мужчин и опаснее многократно, потому как мужику и в голову не придёт такое, что, бывает, женщина замыслит. И та, что для тебя цыганка – она последняя и самая искусная из своего тысячелетнего рода.
Олег вспомнил, как взлетела охотница по лестнице, и звон её арбалета вспомнил, и ему стало дурно.
– Значит, они пришли отсюда? – произнёс Олег вяло.
– Верно. Тем они сильны ещё, что входят в протоки, и нет для них преград ни в этом свете, ни во времени.
– Их кто-то нанял, – голос Олега упал. – Убить… меня, да?
Сивоус неожиданно захохотал, и хохотал он долго, поглядывая на него, словно на клоуна:
– Ох, хлопчик, ох-хо-хо…
Отсмеявшись, вытер слёзы ладонью:
– Ты ж сам сказал – отсюда они. Что ж им от тебя-то понадобилось, в твоей-то жизни, а?
– Она в меня стреляла, – попытался защититься Олег.
Глаза старика стали круглыми, как блюдца:
– В тебя? Стрелами?
Олег почувствовал вдруг странную гордость, что его пытались подстрелить.
– Ага, – подтвердил с достоинством.
– Дивны дела твои, господи, – покрутил старик головой. – И ты увернулся?
«Споткнулся», – вертелось на языке, но Олег смолчал, спросил только:
– А чучело – кто?
Сивоус сразу потупился и вздохнул:
– Это, хлопчик, самый из них лютый. Сам он не может ходить в протоки, как другие его прихвостни, но способности его самые ужасные и чудные. Он силу имеет управлять всем, до чего сквозь протоку дотянуться может. И чучелом, и не чучелом. И оружием, и зверями, и брёвнами. Даже управлять человеком может, если человек пустой или отвлекся ненароком. Такой вроде как спит, а когда опомнится, случается, столько бед натворит, что и подумать бы никогда не смог. И страшен он тем, что не узнан никем, в любом оставаться может и творить, что пожелает, а как время придет – бросает тело и другим властвует издалека, неуязвимо и недосягаемо.
– Ох, ужас, – вырвалось у Олега.
– Верно сказал, – кивнул Сивоус. – Ужас, да и только. Сам не свой человек делается. И может быть с каждым это. С каждым!
И перекрестился старик:
– Храни нас, Пресвятая Богородица!
Ужас сковал Олега. Он собственными
