сеансу связи ведомства и его сердца, явленного в Варроке Хасилиусе.
– Возможно, у вас есть некое желание, с которым могу помочь я, камерар? – наконец проговорил Хасилиус.
Учитывая, что именно камерары заведуют кабинетами – новыми и старыми, – я не могла удивиться и обрадоваться сильнее.
– Да, Варрок! Есть!
Сотворив вместе с Варроком Хасилиусом нечто и уже заранее предвкушая понедельник, когда можно будет показать это Полыни, я отправилась к шефу, надеясь получить какое-нибудь расследование в свой первый день на посту.
Хотя, учитывая, как вольготно бродили по ведомству Ловчие и Ищейки, явно не знающие, чем себя занять, весна действительно была беззаботным временем… Не считая, конечно, вчерашнего взрыва.
Который, конечно, не наш.
Кабинет главы департамента оказался открыт и при этом пуст. В нем не нашлось ни мастера Улиуса, ни Селии. Я прошла мимо амфитеатра, по которому рассаживаются мальки, когда им читают лекции, и устроилась в кресле возле стола шефа, стоящего под огромным круглым окном, что открывается на манер чердачного.
На столе лежали бумаги – много бумаг, придавленных знаменитой кружкой Улиуса. Тяжелая, глиняная, объемом в четыре нормальных!..
Эту кружку мастер так редко выпускает из рук, что по ведомству ходят самые разные слухи: начиная тем, что шеф грешит элем в рабочее время, и закачивая тем, что он на самом деле упырь, попивающей зелье против гниения. Помнится, я сама поставила пару монет в споре на то, что там все-таки просто чай, как и говорит мастер Чобчек.
Потому что если ты не доверяешь своему начальству, то за каким прахом ты вообще на него работаешь? Уволься. Будь счастлив.
Чем дольше я ждала, тем нестерпимее становилось мое любопытство на тему кружки. В итоге, воровато оглянувшись, я привстала, потянулась к ней и приподняла, чтобы понюхать…
– Чай! – удовлетворенно отметила я. А потом: – Ой!
Потому что верхний листок, освобожденный от гнета, внезапно взмыл в воздух, подхваченный ветерком из окна. Как в дурацких комедиях, я бросилась вперед, чтобы поймать его, но листок увернулся у меня из-под самых пальцев и, шаловливо трепеща уголками, проскользнул под открытую раму.
Наружу. В Шолох.
А там, повинуясь прихотям весеннего ветра, он крутанулся, развернулся и во всю ширь налепился обратно на стекло, будто дразня меня. Или привлекая внимание.
Потому что на листке было написано:
«Полынь из Дома Внемлющих. Приказ об увольнении».
– ЧТО?! – Мой вопль спугнул двух птиц, летящих мимо окна с какой-то огромной веткой – видимо, для будущего гнезда. Одна из них тотчас уронила свой краешек, вторая распахнула клюв, чтобы обругать незадачливую подругу, и потеряла второй.
Недобро зыркнув в мою сторону, птицы угрюмо полетели вниз.
Я же в диком прыжке перемахнула через стол
