Но я прикусываю язык. Что толку?
Я невольно перевожу взгляд на полку, где стояли когда-то мамины книги. И в этот момент понимаю, до чего я одинока. Меня охватывает странное чувство потерянности. Как будто я стою на самом краю Земли. Одна-одинешенька.
Глава 5
Элиза
Пудинг из черного хлеба
Я снимаю с полок книги, одну за другой, останавливаясь, чтобы погладить особенно красивый корешок или переплет тисненой итальянской кожи. Вордсворт, Китс, Шелли[6], Кольридж[7] – каждый том, бережно завернутый в кусок старой газеты, отправляется в чайный сундучок. Я медлю перед верхней полкой: избранные сочинения Энн Кэндлер, семь томов миссис Хеманс[8] и три – Летиции Лэндон. Я то и дело перелистываю страницы, смакуя знакомые строчки и чувствуя, как за спиной вырастают крылья.
Упаковав свою маленькую библиотеку, я достаю из-под матраса последний томик – тонкий, изящный, переплетенный в сапфирово-голубой шелк, – и присаживаюсь на край кровати. «Стихотворения Элизы Актон». Книжечка совсем тоненькая и хлипкая. Я провожу пальцем по корешку и подношу ее к носу, вдыхая пыльный аромат сухих страниц. Открыв книгу, я испытываю то же удовлетворение, что в самый первый раз. Помню, как потрясла меня упорядоченность напечатанных слов, преобразившая ученическую сентиментальность моей поэзии, придавшая ей большую ясность, вес и значительность, отделившая мои стихи от меня, перерезав пуповину. Меня вновь посещает то же приятное чувство. Но когда я смотрю более пристально, внутри что-то сжимается…
Лишь одного тебя всегда любила, прощай же навсегда!
Какими детскими, незрелыми кажутся по прошествии времени эти строки. Вероятно, мать права. Они слишком эмоциональны, чувства переливаются через край. Теперь, десять лет спустя, я это понимаю. Мои новые стихи лучше, в них больше мастерства, зрелости. И тем не менее мистер Лонгман… Я вновь вспоминаю встречу с издателем в его душном кабинете. Пухлые пальцы, унизанные перстнями, нетерпеливо похлопывают по карманам сюртука, гулко тикают золотые карманные часы, а между нами Великой Китайской стеной пролегает отполированная поверхность стола. Он так и не вернул мне стихи. Несомненно, он их потерял. Мои стихи погребены под лавиной рукописей – биографий, научных трудов, поэзии, готических романов, что протягивают ему вспотевшими от волнения руками полные надежд писатели со всех концов Англии.
Я опускаю книгу в сундучок и оглядываю спальню: пустая каминная решетка, снятые с крючков и сложенные аккуратными стопками дамасские шторы, к умывальнику красного дерева прислонен скрученный в рулон турецкий ковер. Мы берем с собой только самое необходимое: кровати и постельное белье, два высоких комода, кухонный стол из вяза и обеденный красного дерева с такими же стульями. Остальное будет продано с молотка: эстампы и картины, хрусталь, серебряные блюда, пуховые перины, настенные часы, ковры и книги. Все, кроме моей маленькой библиотеки, которую я отвоевала, предложив взамен свои ювелирные
Перси Биши Шелли (1792–1822) – английский писатель, поэт и эссеист.
Сэмюэл Тейлор Кольридж (1772–1834) – английский поэт-романтик, критик и философ.
Фелиция Доротея Хеманс (1793–1835) – английская поэтесса.
