двери и рисует: когда руки над холстом порхают словно бабочки – отличное настроение, когда губа закушена и кисточка еле ползает – нейтральное. А вот когда не рисует – ей либо плохо, либо настроение настолько плохое, что ей просто ничего не хочется.
–Мэриша? – Зовёт он её, проходя в палату.
Прозвище такое родилось в первый день пребывания в клинике, когда на вопрос Ли Дону о распорядке дня, Тэхён, внезапно застопорившись – забыв имя нового пациента, сказал Мэ-Мэриша и повторил их снова. Самое забавное заключалось в том, что, узнав Мэри получше, это случайно созданное Мэриша подошло ей чуть больше, чем идеально.
Тэхён садится рядом с ней на койку и мягко зовёт снова: «Мэриша?» Грудная клетка Мэри поднимается и опускается размеренно, когда она поворачивает голову, и, увидев Тэхёна, садится на кровати, подтягивая к себе колени. Светлая сорочка комкается и натягивается, открывая белые щиколотки. Тэхён никогда не скажет этого вслух, но в голове сразу подбирается точное описание – хрупкие. Вся Мэри какая-то хрупкая, как бокал. Одно неосторожное движение и разлетится в стеклянную пыль.
– Почему не рисуешь? – Наверняка, это неправильно, но, когда Тэхён видит скрещенные на щиколотках длинные пальцы рук девушки, внутри зарождается что-то сродни восхищению. Такие чувства испытывают к шедеврам искусства, внезапно натыкаясь взглядом и учась заново дышать. Если бы Тэхён умел рисовать или фотографировать, и, если бы они не были доктором и пациентом, он бы обязательно запечатлел такую Мэри для потомков. Поместил бы в самую дорогую раму снимок и продавал билеты за шанс посмотреть на это прекрасие. Если бы. Но сейчас перед Тэхёном просто очень красивая больная девушка, а совсем не модель.
– Смотри, что я тебе принёс, – вспоминает он, забираясь пальцами в карман и извлекая на свет тюбик ярко лимонного цвета.
Иногда Мэри напоминает Тэхёну ребёнка. И сейчас один из этих моментов – он наблюдает за тем, как преображается её лицо, как загораются глаза. Мэри вся расцветает, начинает светиться, как начищенная до блеска кастрюля, отражая сияние лампочки и пуская блики по всей палате. Один из них оседает на тэхёновы губы, раздвигая их в улыбку. На самом деле, смотреть на то, как Мэри улыбается и не улыбаться в ответ у Тэхёна просто не получается. И это второй его секрет от Чонгука.
– Так-то лучше.
Мэри забирает тюбик с краской, глядя прямо ему в глаза, и слезает с кровати. В своей белой рубашке-ночнушке она похожа то ли на призрака, то ли на безумного профессора. Её свободные, чуть длиннее, чем нужно, рукава довершают образ каждый раз, когда Мэри приподнимает руки. По-хорошему, надо заставить её переодеться в обычную одежду, чтобы не запачкалась, но Тэхёну не хочется задерживать благословенный миг воссоединения Мэри и её любимых кистей. Поэтому он просто наклоняет голову, чтобы было лучше видно порхание кисточки и усаживается поудобнее. Ли Дону же сам сказал понаблюдать попристальнее – исполняет указание. А заодно отпечатывает
