которыми довелось управлять в прошлой жизни, «Нибиру» был живым. Не сказать, чтобы особо разумным, но какая-то воля присутствовала. Сотни тонн живых креветок и планктона составляли его основной вес и содержание. Все переборки, движки, топливные баки, даже вкупе с заполненными грузовыми отсеками и стапелями, в разы уступали этой постоянно жрущей, плодящейся и отмирающей биомассе.
Сначала она, помещённая в невероятно огромный вращающийся тороид, слабо светящийся в черноте космоса и бликующий сегментами стыков, вызывала у него лишь трепет и опасение. Как, собственно, и у большинства нормальных людей. Но Солдат Сумерек нельзя отнести к таковым. Уже на втором посещении «Нибиру», тогда ещё только заполнявшегося «живым электролитом», Штрассл попытался разобраться в назначении частей нового орбитала. И дерзость идеи его захватила!
Об этом, кстати, они говорили короткой сомалийской ночью с отцом Полины, после памятного возвращения с пляжа. Сначала Хуберт откровенно робел перед Станиславом Андреевичем. Поджарый, моложавый и улыбчивый старший инженер отдела эксплуатации антигравитационных двигателей никак не походил на родителя взрослой дочери. Но на лацкане его «тропички» без знаков различия скромно поблёскивал прямоугольничек «цойки» – цифрового оборонного идентификатора. То есть Холмский был военным. А с учётом положения, по внутренней «табели о рангах», воспринимался как минимум оберлейтенантом. Плюс – представитель высшей расы. Да ещё, гораздо старше двадцатишестилетнего оберфельдфебеля. Станиславу Андреевичу уже исполнилось сорок четыре года.
Их беседа долго не клеилась. Холмский быстро понял, что отважный космонавт старается отвечать кратко и чётко. Строго по-уставному. Вот только обожаемый результат геройства Штрассла, сияющая необыкновенно счастливыми глазами, говорила сама за себя. К тому же посёлок диаспоры обслуги космопорта мало чем уступал деревне: новости тут распространялись ещё до того, как успевали произойти. Так что добрые люди давно нашептали, по ком его Полинка «сохла».
В целом, парнишка Станиславу Андреевичу понравился. Выглядел тот лет на двадцать-двадцать два. Конечно, на кумира дочери, Юрия Гагарина, похож только прямым русым чубом, ровным носом, да ясными глазами. Но – весьма приличный молодой человек! Наконец, Холмский понял, как можно сломать лёд отчуждения. Он пригласил Хуберта на ужин в «узком кругу». Для зацикленного на традициях австрийца это было высшей степенью поощрения.
Полина с подружками расстарались на славу. При буфете космопорта имелось несколько «командирских» залов для неформальных совещаний, в которых ещё и отмечали что-либо в узком кругу, группами не более шести персон. Один из таких они с героем-пилотом и заняли. Сначала девочки подали картофельный салат, а затем овощное рагу и целое блюдо горячих говяжьих колбасок. А к ним – бочонок сомалийского пива. (Не зря буфетчицы отслеживали предпочтения «Гагарина»!)
В продолжение банкета Хуберт всё заметнее оттаивал. Он не ожидал к себе столько внимания. К тому же
