но по-женски высокий, да и в лице, несмотря на выдвинутую вперёд тяжёлую челюсть, было что-то бабье.
Четверть стакана, что мне налили, я проглотил залпом и закашлялся – это был спирт. Сунули конфетку. Хихикали.
– Предупреждать надо, черти! – ругнулся я, отдышавшись.
– Не черти, а «чёрт», – засмеялся Семёнов, ткнув носком кроссовки в пятилитровую канистру («чёртом» у нас на заводе называли спирт). – На работе сегодня половину бочки надыбали! Почти пятьдесят литров неразбавленного, прикинь! А ты чего, кстати, не вышел-то?
Я рассказал о ночном налёте оперативников, о подставе.
– Совсем мусора оборзели! – возмущались парни.
– Волки позорные! – плевался Евгений.
Послали Макса за водой. Я дал четвертной, попросил зайти в магазин купить чего-нибудь съестного.
– Съестного, – фыркнул Макс, – там кроме кефира да сырков плавленых нет ни хрена.
Семёнов посоветовал угловой гастроном, где он на днях видел маринованные огурцы.
Дождь то затихал, то снова начинал моросить. Под грибком места не хватало, постепенно промокали. Ждали Макса долго, ругались:
– Опять во что-нибудь башкой врезался идиот!
Место, где мы расположились, хорошо проглядывалось с улицы. Проедет патрульный УАЗ – и снова можно оказаться в аквариуме. Мысль эта у меня мелькала периодически, но не пугала: хмель туманил голову.
Отягощённый двумя пакетами, появился Макс. В одном пакете была закуска: хлеб, банка огурцов, кусок варёного сала, десятка два плавленых сырков, в другом были две пустые бутылки и баклажка с водой.
Есть мне, конечно, хотелось, но не настолько, чтобы пробовать похожее на мертвечину сало – приналёг на сырки с огурцами.
– Да, братишка, кича[8] – не сахар! – сочувствовал Евгений, похлопывая меня по плечу.
Чуть позже, когда мы с Семёновым отошли по нужде, я спросил, что это за пугало в парике, откуда он вообще взялся?
– Это ж баба, – прыснул Андрей, – Женька Чебурашка, ну или Чебурген. Неделю назад из Саблино освободилась.
О женской колонии, что располагалась в посёлке Саблино, я был осведомлён. Как-то даже побывал поблизости, на даче у знакомых. А о Чебурашке ещё подростком от сверстников слышал: водится, мол, у нас в районе чудо чудное: не баба и не мужик – оно. Кажется, мне её показывали, но давно это было, плохо помню.
Спирт – суровая штука. Парни пьянели на глазах, галдели на весь двор. Я сидел на бортике песочницы и щурился в надежде перенестись в мир цвета сепии. Не получалось – мешали голоса. «…Миновалось, молодость ушла! Твоё лицо… в его простой оправе своей рукой… убрал я… со стола»[9], – захлёбываясь плачем, декламировал баритон. Декламацию заглушали прерываемые икотой завывания про маленький плот[10]. «Эх, Мурка, ты мой Мурёночек!»[11] – взвизгивало прокуренное сопрано.
Тюрьма.
Отрывок из стихотворения Александра Блока «О доблестях, о подвигах, о славе».
На маленьком плоту, сквозь бури, дождь и грозы, / Взяв только сны, и грёзы, и детскую мечту, / Я тихо уплыву, лишь в дом проникнет полночь, / Чтоб ритмами наполнить мир, в котором я живу (песня Юрия Лозы «Плот»).
Строки из песни «Мурка». Автор музыки – Оскар Строк. Автор слов – Яков Ядов.
