оплеуху. Он, прикрывая голову руками, скрючился на скамье. Пожилой поспешно отодвинулся в сторону.
Под утро меня сморил сон. Проснулся от голосов: по дежурной части шмыгали милиционеры – то выходили, то заходили, разговаривали, смеялись. Начиналась дневная смена. Постучав в стекло, я сказал дежурному, что мне необходимо позвонить. Он отмахнулся: подожди, мол, некогда. Похоже, и правда был занят, отвечал на звонки, бумажки какие-то перекладывал.
Вскоре дежурный ушёл. На смену заступил тот самый доброжелательный капитан, который в прошлый раз освободил Вику. К телефону он, однако, меня не пустил: сказал, что позвонит сам. Я продиктовал номер и попросил сообщить Александру Розенбергу, что Дмитрий Дьяконов просит его зайти в отделение. Дежурный набрал номер, постоял с трубкой у уха и развёл руками – никто не отвечал. Я приуныл. Бродил взад-вперёд по камере, думал, но ничего дельного в голову не приходило. И тут я заметил Малькова: стоя ко мне спиной, он разговаривал с дежурным. Я забарабанил в перегородку. Капитан подошёл.
– Ты чего здесь?
Я рассказал. С минуту, раздумывая, он морщил лоб, потом спросил:
– Потерпевшую описать можешь?
– Зовут Галина, под сорок, по виду пьющая, фигура нескладная – тушка на ножках.
– Ясно, – усмехнулся капитан. – Ты вот что: посиди тут пока, а я на пару часиков отлучусь. Обнадёживать не буду, но если выгорит – вытащу. Жди.
Появилась надежда; время ощутимо замедлилось. Сокамерников выпустили, я остался один. Хотелось есть, в голове гудело как с похмелья. Устав мотаться по камере, лёг на скамью. Задремал. Привиделось, будто лежу где-то на приволье, на благоухающей лужайке, ветерок холодит лоб, ласково ерошит волосы…
«Сержант, ну ты чего там, мать твою!» – рявкнули рядом. Очнулся: смрад стоял – хоть нос зажимай, в глотке пересохло, тело одеревенело. Снова ходил по камере: три шага вперёд, три – назад. Вспомнился Мальков: серое, измождённое лицо, покрасневшие глаза; вся надежда на него, похмельного, измученного капитана.
Он пришёл под вечер. Переговорил с дежурным, открыл камеру, махнул головой на выход:
– Свободен.
Пока я получал от дежурного разную карманную мелочёвку, что сдаётся при водворении в камеру, капитан ушёл.
На улице моросит. Быстрым шагом иду к дому. Проходя мимо проулка, слышу свист. Поворачиваюсь: в плаще с поднятым воротником меня поджидает Мальков. Подхожу.
– Слушай, я особо распространяться не могу, некогда сейчас, – поглядывая по сторонам, говорит капитан. – Созвонимся потом, обсудим. В общем, такое дело – квартиру у тебя хотят отжать. Так что смотри, осторожнее будь. Не шляйся, где попало, лишку не пей, а лучше всего пропиши к себе кого-нибудь – родственников или там… не знаю. Понял?
– Понял. Только… как можно квартиру отжать?
– Э-э-э… Етишкина мать, время… – Мальков кривится. – Напряг у нас со служебной жилплощадью, понял? Кирюша шестой год в отделении,
