знаю, как вышло на самом деле: подбодрила я его или получилось всё наоборот. Но на этот раз Альбер довольно громко хмыкнул, хотя снова ничего не ответил. Значит, шутку понял. И значит, что и чувство юмора есть, и ментальность схожа.
Или опять – всё наоборот: он в предвкушении какой-нибудь изощрённой расправы. Как они тут, интересно, бесов изгоняют? Или не интересно? Нет, в результате, скорее всего, тебе будет совсем не интересно, Полина…
И я снова подумала о том, что никогда я не чувствовала себя такой беспомощной и слабой, и никогда мне не было страшно так, что сейчас обморок для меня пришёлся бы как нельзя кстати…
Молчание за дверью продолжалось, а мутило теперь меня уже исключительно от страха.
Я попыталась отвлечься, принявшись за рассуждения.
Итак.
Альбер перешёл в общении на «Вы», как только понял, что я не могу понять, что из себя представляет эта защита. Но его очень удивило, что я её вижу.
Но он, по моим ощущениям, всё же был ещё не до конца уверен, что я – не Пинна и не Минна. А когда дверь откроют, а случится это рано или поздно, всё окончательно прояснится. И притвориться болезной, скорее всего, не выйдет…
От этих рассуждений и, главным образом, от страха ожидания неизбежного и окончательного разоблачения, снова хотелось плакать. Желательно, на чьей-нибудь широкой и надёжной груди. Вот, например, той что за дверью… И слушать Его голос. И, если в отношении голоса вопросов не было, то с шириной груди всё еще было не ясно. Вдруг у них тут половой диморфизм проявляется в том, что самцы мельче самок? Я снова осмотрела своё немощное тельце. Не приведи, Хоспади.
Стало вдруг холодно и по полу потянулся непонятно откуда взявшийся сквозняк. Окно в зеркальном зале громко захлопнулось и сквозняк тут же исчез.
– Альбер? Почему Вы молчите?
– Думаю, как Вы и приказали, Ваше Высочество.
– Я могла бы выбраться через окно в будуаре. Там очень удобная для этого стена. И внизу под балконом газон.
Вспомнилось, как когда-то мы лазали по таким в Нойшванштайне, для какой-то рекламной акции: то вверх-вниз, то влево-вправо. А из снаряжения был один только страховочный трос, с единственным скользящим фалом. И без конца норовящие спихнуть тебя со стены назойливо лезущие прямо в лицо дроны с камерами… Вот как эти волосы, которые, очевидно, разделяя мои упаднические настроения, пытались на этот раз обниматься. Но делали это так неуклюже, что эти объятья снова грозили мне удушением.
– Под нами пять этажей и высокий цоколь.
– Я могла бы использовать тюль и постельное бельё, чтобы сделать верёвку.
– Вы не сможете разорвать ткани руками, а разрезать нечем.
– Откуда знаете?
Альбер снова хмыкнул, но снова не ответил. А я опять посмотрела на руки… Нет лучше вообще на себя не смотреть: потому что именно картина этой немощи и вызывает у меня в итоге все остальные гнетущие меня мысли.
И я продолжила, потому что сейчас от разговоров мне становилось легче. Или от Его голоса, за который цеплялось
