снова был счастлив.
На могиле же теперь стоял другой год смерти. Немного другой.
Лилия и солнце
Лилия на фоне заходящего солнца – вот символ борьбы всего земного с самим собой.
Ма Шэньбин-третий
Даже трава здесь была какая-то чужая. Жесткая, бурая, неживая. Высохший суглинок кое-как утыкан ржавой щетиной, украшен мятой пачкой из-под «запашка», присыпан серой пылью. Ею же покрыты крепкие, но уже донельзя стоптанные ботинки, своим кособоким тандемом довершающие натюрморт. Сколько всего исхожено, бывали в местах и похуже. Здесь же – пусто и скучно, обычная картина урбанистического нашего настоящего. Вон, чуть поодаль проплешина возле мусорного бака, горело тут что-то недавно, оставив на закопченной земле трухлявые ошметки, проткнутые насквозь перекрученной проволокой. Тут же чахлая рябина посторонилась – прочь от этого чудовища. От ее кривого ствола тянется к обломку бетонного столба плеть пластикового жгута, призванного, кажется, выпрямить несчастное деревце, но только превратившего его в идол бессмысленной битвы больного с непреодолимым.
У самого полотна дороги грудой свалены кем-то два десятка подгнивших деревянных брусьев. Они лежат тут так давно, что успели примерить на себя все извивы и неровности земли. Всё того же извечно бурого цвета – труха оставшихся с прошлой осени листьев набилась в щели между досками. Милое дело полежать на таком топчане.
Небольшой пятачок земли на отшибе, голая стена какого-то склада, забытое всеми место. Только дурной сквозняк неугомонно гоняет какой-то сор по углам, путает клочки измочаленного полиэтилена в сучьях кустов, тянет откуда-то дымком и тлением.
Пыльно, мертво, глухо. Сколько дорог нужно истоптать, чтобы угодить сюда? Чтобы вот так, без мыслей в голове, запрокинувшись в белесое небо. Лежать и ждать. Такова была жизнь в чуждом, но не чужом тебе мире. Только ожидание между пустыми мгновениями. Ожидание чего?
Лилия держала винтолет так легко и уверенно, будто всю жизнь провела в полете. Небрежно облетала высокие деревья, чуть не задевая гущу крон серебристым диском винта. Швыряла послушную машину то в крутую горку, то почти в отвесное падение. Виктор был вовсе не против этих опасных выкрутасов, он любил свою дочь и понимал, что есть вещи, которые обязательно должны с тобой приключиться в молодости. Каждый должен испытать это сладкое чувство стремительного полета, когда одно-единственное движение горячих пальцев способно перевернуть мир. Потом, позже, она сама поймет, что только ради вещей исключительных стоит рисковать жизнью. Почувствует вкус к сосредоточенности, нацеленной на не преходящие ценности. Сейчас же царство Лилии – это свист ветра и километры пути. Не будем ее останавливать, помолчим.
Винтолет юркой палевой каплей заложил лихой вираж и начал быстро снижаться. Закатное солнце царапнуло стрекозиное лобовое стекло своим острым средиземноморским коготком и пропало, оставив путешественников наедине с рокотом двигателя под блеклым покрывалом облаков. Быстрая машина больше не металась по небу, прочно
