положение. Это, видимо, и оценил Санди. Худой меня не назовешь – для худобы я имела излишние жировые запасы. К полным я также не относилась – мне не хватало пышности. Ростом я не удалась, хотя сантиметра на два могла переспорить Веру, при которой нельзя было и заикнуться об этом несчастном полу дюйме, потому что она почему-то серьезно обижалась.
Но рост – единственное, в чем мы могли еще сравниться. В остальном мы являли слияние двух противоположностей, – для лучшего представления – в цвете: в картине нашей нерушимой идиллии я рисовалась светлыми красками – русоволосая и белокожая; Вера же привносила затемнение фона – сурьмяно- черной копной волос на голове и смуглостью. Каждая из нас как бы подчеркивала другую.
Неужели Санди польстился моими глазками, неизвестной национальности? Удлиненный и слегка наклоненный разрез которых походил на нечто производное от восточного или цыганского? История умалчивает, какие нации смешались, чтобы получилась я такая. Вот только считалась русскою. На мою наружность ни каплей черного не брызнуло: я была самой типичной и бесспорной блондинкой. Но в национально-неопределенном разрезе глаз никто не сомневался.
И еще эти белокурые тонкие волосы, которые завивались, как хотели, и извечно доставляли мне тщетные хлопоты… Их непослушание при упорном применении таких подсобных средств, как расчески, щипцы и лаки, вызывало во мне только досаду – злобную и бессильную. Но так или иначе, Санди оценил именно меня. И даже, признаться, переоценил. Так как слишком жадно жал под партой мою кисть, что ощущалось мною не самым приятным образом. Наши ладони от усердных растираний вспотели, и мне воображалось, как размякшая кожа моя отделяется и чуть ли не в жижу превращается. И плавает в его руке. Мне уже не терпелось избавиться от этих омовений, хлюпанья и растираний. Мне уже не хватало, казалось, свежего воздуха, и у меня появилась повышенная потребность куда-нибудь ускользнуть.
Вера разглагольствовала и не подозревала, какие напасти меня одолевают. Ах, как кстати она не может запомнить по-словенски слово «столовая»! Хозяйки вдруг всполошились, что следует приветить гостей за застольем, которое устроить проблематично-таки: стаканов у нас только три, а другой посуды у нас и вовсе нет, если гости не побрезгуют вместо нее оберточным полиэтиленом и бумагой. Про кипятильник, который мирно покоился дома, мы вспомнили уже по приезде. Значит, даже чай не вскипятишь. Но угощением мы запаслись так основательно, будто отправлялись в поход в необитаемые края: имелись колбаса, сыр, сушки и огурцы.
Таким образом, мы напросились в гости сами. Причем, югославы весьма длительно додумывались до приглашения, – нам пришлось явно продемонстрировать свою неприспособленность к принятию посетителей. Мы даже не демонстрировали, мы воплощали ее. Стаканы выделили индивидуально для каждого молодого человека, а девчонки довольствовались одним по кругу. Бутерброды
