это, по-вашему, что? – полицейский достал из мешка с вещественными доказательствами куклу, с воткнутой в нее иглой, – это Ваше?
– Да, но это для антуража, господин полицейский.
– У человека, вообще-то, разорвалось сердце.
– Не хотите же Вы обвинить меня в том, что я применил магию вуду?
– Не хочу, – ответил полицейский, сердито развернувшись на каблуках, – сегодня Вы свободны, как только будут новые данные по этому делу, мы вызовем Вас снова.
Когда Ной вышел, седой полицейский спросил напарника:
– Что ты думаешь об этом?
Молодой полицейский повертел куклу в руках:
– Уголовный кодекс не рассматривает магические действия, как что-то противозаконное, если они не являются частью махинации мошенника. Однако не скрою, несмотря на кажущуюся безобидность, есть в этом чернокожем что-то зловещее.
– Заскучаешь тут по временам инквизиции, – проворчал усатый полицейский.
– Ты думаешь, это связано с сердечным приступом? – кивнул на куклу напарник.
– Конечно, нет, я не верю во все эти байки, созданные первобытным сознанием. Как впрочем, и в подобные случайности.
– Ты слишком строг к окружающему миру. Вот ты сам, не плод ли самого невероятного случая: однажды некий сперматозоид выиграл невероятную гонку и стал тобой; как думаешь, он, правда был самым сильным и умным, или это стечение обстоятельств?
– Это совсем другое. Неродившиеся Менделеевы, Энштейны, Шварценеггеры и Ильясовы не стоят передо мной немым укором. Это была случайность, которая ничему не противоречит. Сердечный приступ у человека, только что выжившего в перестрелке – другое.
– Я проверил, – молодой полицейский клацает клавишами компьютера, – он состоял на учете у кардиолога, у него и впрямь больное сердце.
Усатый полицейский раздраженно роется в своем шкафчике:
– Где мои пончики, случайно не ты их взял?
– Прости, я сделал это не специально, очень хотелось есть.
– Ты залез в мой шкаф?
– Ну, я случайно открыл, смотрю пончики.
– Случайно?!
– Вот черт.
Иногда, крайне редко, полицейские обсуждают теорию случайностей.
Уборщик
Константин Львович услышал звонок в дверь и засеменил к ней, на ходу восклицая: «иду-иду!».
Припав к дверному глазку, он спросил: «Кто там?».
– Уборщик. Мне назначено на двенадцать, – послышался из-за двери спокойный голос.
В глазок можно было разглядеть уже немолодого, лет пятидесяти мужчину, в фартуке и нарукавниках, в руке он держал аккуратный кожаный чемодан. Волосы визитера прорезали благородные пряди седины, а спокойный взгляд серых глаз внушал уверенность.
– Владимир Георгиевич? – уточнил Константин Львович.
