Она взглянула на часы на правой руке. – Легкий ужин тебя устроит? Я хочу сегодня съездить в больницу, а там ограниченные часы посещения.
– Хорошо, – сказала я. Есть мне совершенно не хотелось, потому что организм, кажется, еще не отошел от поезда. Живот вдруг заныл, и я, надеясь, что это не разозлит Лисетскую, достала телефон и открыла Рэдд, чтобы свериться, что мой цикл и вправду сократился – уже второй раз подряд месячные начинались на два-три дня раньше, чем предсказывало приложение.
Лисетская легко коснулась моего плеча, указывая, что мы сворачиваем. Я дернулась, потому что не ожидала прикосновения, и тут впервые лицо критикессы расплылось в улыбке.
– Это кафе тебя устраивает? – спросила она, указывая на ресторанную вывеску на другой стороне улицы. Там было восточным курсивом написано: «Чайхана».
После того как я заказала нам ужин, Лисетская наклонила голову и стала внимательно меня рассматривать. В ресторане было сумрачно, и она выглядела еще моложе – не старше моей тети. Я уже успела сходить в туалет и закинуться двумя таблетками пенталгина и теперь пыталась поудобнее устроиться на удивительно жестких подушках, которыми были устланы скамьи, заменявшие в ресторане стулья.
– Однажды, – начала Лисетская, – когда ты еще не родилась, мы с Роланом и несколькими другими друзьями оказались в очень похожем ресторане в Стамбуле. Там было очень дымно – кальяны, – и Ролан сказал, что восточная обстановка мешает европейцам читать выражения лиц собеседников.
Она больше не улыбалась, и я не могла понять, какой реакции она от меня ожидает. Моего французского хватало для того, чтобы понимать все слова, которые она произносила, но не для того, чтобы чувствовать какие-то языковые нюансы, которых, в ее речи, кажется, было очень много.
– Я приехала в Санкт-Петербург, – сказала Лисетская, – чтобы повидать старого друга. Много лет назад мы некоторое время жили вместе, а потом нас обоих довольно долго допрашивала полиция, и мы рассорились. У него осталось несколько нужных мне вещей – и я надеюсь, что сейчас он их вернет.
Она замолчала, и я спросила:
– Каких вещей?
– Разных. Но в первую очередь мне нужен последний дневник моей подруги Эмилии, – сказала Лисетская. – Ты знаешь про дневники Эмилии?
Я кивнула.
– У моего друга хранится ее последний дневник, и я очень надеюсь его получить, потому что… – Она снова замолчала, но в этот раз по движению ее пальцев я поняла, что ничего говорить не нужно. Лисетская как бы рисовала в воздухе перед собой маленький знак бесконечности. Ее взгляд оставался неподвижным. – Потому что там есть одна страница, на которой наверняка написано имя убийцы Эмилии. К тому же я занимаюсь изданием этих дневников – это дело всей моей жизни, будет обидно оставить его незаконченным.
Мы помолчали.
– Она была убита, ты это знаешь? – спросила Лисетская.
– Нет, – сказала я. – Я этого не знала.
У меня в голове все никак не соединялись фотографии и текст из википедии и эта женщина
