вас! Я бы на его месте с наслаждением превратился бы в толпу и размазал бы вашу смородину по белому платью… Поэтому, хотя мне и очень хотелось приехать в Москву, позлиться, глядя на вас, я не приеду, а, пожелав вам всевозможных тщеславных радостей, с обыкновенным их горьким окончанием, остаюсь ваш покорнейший, неприятнейший слуга Гр. Л. Толстой.
Сколько в этом письме ярости и злобы! Не на нее он злится, он злится, что своим письмом она испортила его представление о женском идеале. Он как бы в ее лице на всех женщин обрушивается: «Ну что ж вы такие дуры, не понимаете, какой надо быть?!» Простите, но откуда? И почему женщина должна соответствовать чьему-то идеалу? Это, кстати, и Софью Андреевну на какое-то время потом «парализовало». Она долгий период пыталась стать идеалом для Льва Николаевича. Потом достаточно агрессивно выходила из этого состояния.
То же самое было со всеми остальными «невестами». Поначалу кого-то он пытался «воспитывать», то есть выправлять в них что-то. Потом осознавал, что все равно «выпирает», а со стороны это уже выглядело как конкретные ухаживания. Но не мог же он пойти против себя и предать такую сильную мечту? Поэтому девушки просто отправлялись «в отставку».
В современном мире эти его «бывшие» просто пожали бы плечами, поплакали и пошли бы дальше, к более простым и непривередливым женихам. Обидно, конечно, но, может, и к лучшему. А тогда все-таки порядки были другие, весь «свет» следил за ухаживаниями молодых людей за барышнями, ставки делались, партии заключались. Хотя уже «по любви» и чаще, чем по расчету, но все равно, каждую девушку судили по «репутации», и если кто-то из кавалеров «походил около, да в дом не зашел», девушка теряла часть своей ценности. И граф, таким образом, нанес ущерб ни в чем не повинным созданиям.
П.Б./ Я соглашусь с вами в том, что Толстой искал себе идеальную жену (кто из мужчин об этом не мечтает?), а женщина не обязана быть идеалом. Но это понимание к нашему брату приходит с жизненным опытом. Или не приходит – отсюда разводы.
Но вы совершаете характерную ошибку, в которую впадают не только обычные люди, которые интересуются этой семейной историей, но и профессиональные филологи. Вы пытаетесь объяснить поведение Толстого тем, что он был прежде всего великий писатель, создававший свои художественные миры и потому не способный разделять жизнь и литературу. Извините, но это все сводится к обывательской фразе: «Что делать? Он же был гений! Художник! Как трудно с ним было обычной женщине!»
Гений-то гений, но не только в литературе. Толстой был величайший психолог. Он видел людей насквозь, как рентген! У меня иногда бегут мурашки по коже, когда я читаю дневники Толстого. Вот его сын Илья вроде бы счастлив. Прекрасная жена, тоже Соня, много детей, свое имение. А Толстой пишет в дневнике, что Илья будет несчастен. И сравнивает себя с пауком, который прячется под лист до того, как пойдет дождь.
Толстой очень хорошо мог разделять литературу и жизнь. Арсеньеву с Тютчевой он «просчитал» сразу, что это – не то! Не «тянут»
