его русской столицы, среди других дорогих ей и незабвенных для нее людей.
За долгое время полустолетия Москва достаточно узнала своего митрополита, и в те дни, когда совершает его память, ее любовь к нему не будет смущена теми людьми, которые ставят себе задачей распускать низменные мнения про тех, кто принадлежит к числу народных святынь.
Такие люди говорят часто о сухости Филарета, не видят души в его проповедях. Но это показывает лишь, как распространено невежество, как часто берутся судить о том, чего не знают. Люди, читавшие Филарета, выскажут иное: удивление его глубокой сердечной вере, тому его пламенному дерзновению, с которым он углубляется в созерцание тайны нашего спасения. Тот, кто помнит его слова пред Плащаницей, слово о молчании Пресвятой Богородицы и иные слова о ней, помнит картину первоначальной Сергиевой лавры, нарисованную им так, что все слушатели плакали; те, чью душу Филарет заставлял трепетать восторгом и умилением, не скажут в ответ на те суждения: «и Филарет не лишен теплоты и сердечности», а скажут, что трудно найти большую силу сердечного воодушевления, которая в то же время сопровождается глубиной высокого богословского ума.
Смешными покажутся мнения о сухости Филарета тем, кто читал его письма. Можно ли заботливее, теплее относиться к знаемым, чем относился Филарет, например, к далеко не всегда спокойному и ровному А. Н. Муравьеву, которого он любил за его великую ревность к Церкви. С каким трогательным смирением на упреки за нескорый ответ на письмо извиняется он (и то редко, чаще же просто просит прощения) своими занятиями, или молит писать письма разборчивее.
Говорят еще, что Филарет был требователен к духовенству. Но отдают ли себе отчет, как возвысил он духовенство за сорок лет своего управления епархией, на каком уровне он его застал и в каком высоком состоянии оставил.
Что сделал он своими непосредственными заботами с учебными заведениями своей епархии, в которых видел лучший способ воздействия на улучшение духовенства и для которых филаретовское время было золотым временем? Он перевоспитал московское духовенство, выработал из него одно из лучших в России – и тем сделал бессильными те нападки, к которым враждебная Церкви часть общества любит прибегать.
Вспомним те черты, которые придают столько задушевной теплоты его образу, за которые любили его в нашей Москве: его нежную любовь к матери, неистощимое милосердие, глубокую смиренность, бесконечную преданность Церкви, благоговейное и неустанное, поминаемое доселе, служение в храмах, усердное почитание святых – того невидимого мира, которому он был так близок, его подвижнический быт и красной чертой проходящее чрез всю его жизнь аскетическое настроение, его тяготение к дальним, строгим обителям, его бережное, уважительное отношение к низшим, работавшим на других путях тому же делу Православия, его любовь к России и ее глубокое понимание, восторженное отношение к нему Пушкина, христианскую свободу и независимость его
