за Карину, а так как та обладала несдержанным характером и часто давала отпор, обстановка в кабинете накалилась – запахло паленым. Женщины обменивались взаимными претензиями, высказывая их все в более язвительной форме. Светлана предположила, что сюжетчица написала свою серию походя, за пару часов, «пока сидела в застрявшем лифте». Подобные экстравагантные обвинения были ее коньком. Карина, давно уже выведенная из себя нападками, ответила, что в этом самом лифте она вместе с начальницей не сидела, на брудершафт с ней не выпивала и вообще хотела бы в рабочее время обсуждать творчество, а не личности.
– Ненавижу бабские коллективы, – неожиданно заявила Светлана, выслушав ее гневное замечание. – У всех амбиции, а таланту – на грош! Вот ты, Полыхало, чего в пятую позицию становишься? Редактируют твой бред, так скажи спасибо! По-хорошему, этому мусору место в помойке.
– Этот мусор предложили вы сами! – взвилась Кристина. Она издевалась над своей работой, называя ее низкопробным сочинительством и литературным конвейером, но посторонних насмешек над своим творчеством не терпела. – Вторую неделю пишем по вашему сюжету!
– То-то, что писать надо уметь! – Черные маленькие глазки начальницы были бесстрастны и холодны, словно в ее жилах текла кровь пресмыкающегося. – Ты, Полыхало, себя Даниэллой Стил не воображай.
– Очень надо! – возмутилась та. – Нашли гения…
– Если бы ты умела писать, как она, – беспощадно заявила Светлана, – ты бы имела в месяц миллион долларов, а не твою жалкую тысячу. А пока сидишь здесь на ставке – будь добра, не демонстрируй свою дурость! Серию читать невозможно.
– Только мою или вы вообще всеми недовольны?!
– Да все вы тут хороши, – отчего-то вдруг подобрев, заметила редакторша. – Ладно, займемся делом.
В любой другой день Катя попробовала бы остановить расходившуюся подругу – дернуть ее за рукав, пнуть под столом, шепнуть: «Не кипятись!» Две южные крови – армянская и украинская – мешали Карине относиться к чему-либо спокойно, а оскорблений она вообще сносить не умела. Однако сегодня Катя ни во что не вмешивалась. Она едва прислушивалась к перепалке, глядя на экран своего ноутбука, но видела не текст, ставший камнем преткновения, а лицо погибшей девушки. Оно вспомнилось ей с удивительной ясностью, словно выхваченное из прошлого лучом прожектора, и в этом сильном свете показалось ей еще красивее. Теперь от него не отвлекала ни современная одежда, ни резковатый, довольно вульгарный выговор девушки – Катя видела только лицо и только теперь понимала, что встречать подобный образец классической красоты ей еще не доводилось никогда. «Разве что в музеях, среди статуй и картин, но там это мрамор, масло, а здесь – живое дыхание, плоть и кровь… Какой ужас, какая жалость, что такая красота погибла! Что же там случилось, за стеной?»
Когда сценаристы спустились в столовую, обиженная Карина сделала попытку сесть за другой столик, но Катя, наконец опомнившись, выхватила у нее поднос и поставила рядом со своим:
– Еще
