спрашиваю я, размышляя, сколько еще смогу обходиться без общества человека, готового сносить мои придирки, жалобы, приступы злости и нытье и маскировать все это обязанностями камердинера. Так сложилось. Сперва моим спасательным кругом, в который я мог выплеснуть всю боль и ярость, был Марел. Его участие и невозмутимость уберегли прочих от моего дурного настроения и безумия и немало поспособствовали тому, чтобы они продолжили работать в доме. Мелех отдувается теперь вместо Марела, зато и жалование у него выше. Конечно, прошли те времена, когда я вообще не мог оставаться один. Да и теперь в доме постоянно торчит Ленно. Но это не то, совсем не то. Мне нужно, чтобы мне не просто отвечали, а чтобы меня слышали. Не выполняли приказы, не получали монеты, а были рядом. Мелех справляется в разы хуже Марела, но граница между мной и безумием еще недавно была слишком близко, чтобы я мог привередничать. Хотя бы так. Хотя бы немного. А теперь, Мелех лишил меня и этого. И что, эта девчонка так спокойно говорит мне, что он неизвестно сколько не придет?!
Исабель разглядывала облака, плывущие над сгоревшим крылом дома. Само крыло, конечно, было намного интереснее: увитое дикими виноградом, как и остальные стены дома, приютившее птичьи гнезда, оскалившееся разрушенной кладкой и балками. Но тяжело фантазировать о том, каким поместье было до пожара, если за твоей спиной сердито сопит провожатая.
– Кто это, Ханна? – раздался резкий недовольный голос слева. Исабель вздрогнула. Замечтавшись, она и не услышала, как подошел хозяин поместья, а в том, что голос принадлежал Винсенту девушка и не сомневалась. – И какого дьевона она тут делает?
Ханна что-то ответила, а Исабель, сделав глубокий вдох как перед тем, как нырнуть в пруд, выпалила:
– Я пришла извиниться за своего отца и сказать, что он все еще болеет!
И наконец-то осмелилась поднять глаза на виконта.
Почему-то она представляла его брюнетом. Бледным, изможденным юношей с тенями, залегшими под глазами. Юношей с тонкими запястьями и дорогими кольцами на пальцах; печальным и равнодушным. Юношей, похожим на господина, который как-то раз проезжал вместе со своими друзьями через их деревню. Исабель запомнила тогда его взгляд – цепкий, изучающий, неприятный.
И губы – ярко-красные, как будто он наелся вишен и забыл промокнуть рот. Эти губы потом преследовали ее в липких, вязких кошмарах: кусали яблоко, облизывались, причмокивали и при этом висели в абсолютной черноте и темноте, отдельные от остального лица.
Винсент оказался высоким, широкоплечим и загорелым. Волосы у него были светлые, выгоревшие на солнце и перевязанные сзади узкой лентой, чтобы не лезли в глаза. Брови – густые, нахмуренные, взгляд недобрый, а на скулах играли желваки. Когда Исабель была маленькой, примерно так же смотрел на нее отец, когда обнаружил ее макающей сына пекаря головой в бочку.
Одет виконт был в темные штаны, невысокие сапоги и темную рубаху, выпущенную сверху. Винсента можно было бы принять за зажиточного селянина, привыкшего к тяжелой физической работе, но ткань была слишком хорошего качества,
