style="font-size:15px;"> «Хоть и простые блюда ем, однако живот вон как разнесло, – вздохнул про себя василевс, когда повар ушёл. – Всё из-за бесконечных дворцовых приёмов, обедов, застойной жизни. Грешен, пристрастился… Да, а на сердце не по-весеннему смутно. Может, из-за того, что Феофано последнее время избегает меня?» – думал, пережёвывая еду крепкими зубами, Никифор.
После завтрака император, по обыкновению, отправился на обход дворцовой территории, превращённой по его приказу в настоящую крепость.
К выходу Никифора Фоки во двор там уже выстроились воины Армянской столичной тагмы и две сотни тяжёлых панцирных катафрактов – его любовь и гордость. Весеннее солнце играло на железном одеянии несокрушимых воинов, закованных с ног до головы, как и их могучие широкогрудые кони.
Патриарх Полиевкт и знатные горожане не раз упрекали императора, что он чрезмерно много тратит на армию, ущемляя ромейцев бесчисленными налогами. Никифор с негодованием отвечал, что все они имеют возможность раскармливать свои изнеженные тела и предаваться разврату только благодаря армии, без которой империя не проживёт и месяца. Ах, какая мощь, какая неодолимая сила в тяжёлой поступи железной конницы, кажется, даже стены дворца содрогаются от этой панцирной армады. Конечно, амуниция даже одного такого воина стоит немыслимых денег, а уж сотен и тысяч…
Настроение императора после лицезрения любимого детища улучшилось.
Армянской тагмой, в состав которой входила с недавнего времени и Дворцовая гвардия, командовал Иоанн Цимисхес. Невысокий, стройный и по-особому щеголеватый Иоанн отдавал команды чётко, даже с артистизмом. Хотя они с Никифором были двоюродными братьями, Иоанн являлся полной противоположностью Никифору: белокожий, светловолосый, с голубыми глазами, тонким носом и аккуратной клинообразной бородкой. За свой невысокий рост он и имел прозвище Цимисхес, то есть «туфля». Однако превосходил многих своей дерзостной отвагой. Казалось, Цимисхес вовсе не ведал страха: он мог в одиночку напасть на целый отряд, молниеносно изрубить множество врагов и вернуться обратно невредимым. За эту отчаянную храбрость и любил Никифор Фока своего родственника и многое прощал ему. Он присвоил Иоанну почётное звание дуки, которое прежде имел сам.
В то же время при виде Цимисхеса сразу невольно вспомнились придворные сплетни о том, что сей отчаянный красавец якобы спит с его женой Феофано. Но в эти слухи Никифор не верил, поскольку знал Иоанна как верного и честного офицера. Именно Иоанну он, Никифор Фока, во многом обязан своим царским титулом. Воспоминания о том удивительном взлёте на вершину ромейской власти ещё более подняли настроение императора. Сколь сладок был миг победы! Всё вспомнилось, будто и не прошло почти четыре долгих, как вечность, года.
Как тогда при триумфальном возвращении в Константинополь после победы над арабами смотрела на него прекрасная Феофано, как потускнел её взгляд, мельком скользнув по лику безвольного, чаще всего нетрезвого супруга Романа, как искривились на миг пренебрежением
