воле дум,Скажи Богине этих нежных строк,
Когда пройдет она легко, словно цветок,
Что к ней одной с тоской стремится ум.
О! Нарисуй лицо, прекрасные глаза,
Задумчивость улыбки, стройность стана:
Что воспевать готов я неустанно,
Хотя мешает горькая слеза.
Слова раскроют смысл сердечных мук,
Но ах! Не верь отчаянным признаньям:
Как часто пылкие стенанья —
Пустого эха гулкий звук!
Но разве тот, кому свет чувства дан,
Поверит в горестный обман?
Поэтические строки не адресовалось никому конкретно, поэтому Эмили не могла принять их на свой адрес, хотя, несомненно, обладала правом считаться нимфой этих мест. Мысленно осмотрев тесный круг знакомых дам и не увидев ни в одной из них героиню сонета, она осталась в недоумении. Для особы праздного ума такое недоумение, возможно, оказалось бы болезненным, но Эмили не имела привычки предаваться долгим раздумьям по пустякам и превращать незначительный случай в важное событие. Небольшая доля тщеславия скоро испарилась, а само происшествие улетучилось из памяти, вытесненное книгами, учебой и исполнением ежедневных благотворительных обязанностей.
Вскоре, вызвав серьезную тревогу, заболел отец. Лихорадка оказалась неопасной, однако неблагоприятно подействовала на его организм. Жена и дочь неустанно ухаживали за больным, но выздоровление наступало медленно. Когда же наконец месье Сен-Обер пошел на поправку, начала слабеть мадам.
Едва обретя силы выйти из дома, Сен-Обер отправился в любимую рыбацкую хижину, распорядившись заранее отнести туда корзинку с едой, книги и лютню для Эмили. Удочка не требовалась, поскольку он никогда не рыбачил, не находя удовольствия в истязании живых существ.
После занятий ботаникой был подан обед, особую прелесть которому придавала возможность вновь посетить живописное место и ощутить семейное счастье. Месье Сен-Обер беседовал с обычной живостью: после тяжелой болезни и тесноты душной комнаты все вокруг доставляло ему радость, которая не поддается пониманию здорового человека. Зеленые леса и пастбища, цветущие луга, ароматный воздух, журчание прозрачного ручья и даже жужжание насекомых оживляло его душу и наделяло существование блаженством.
Воодушевленная выздоровлением и жизнерадостностью мужа, мадам Сен-Обер уже не ощущала собственной слабости. Она бодро шагала по романтической долине, разговаривала с ним и с дочерью и с нежностью смотрела на обоих полными слез глазами. Заметив сентиментальное настроение супруги, Сен-Обер обратился к ней с нежной укоризной, однако мадам лишь улыбнулась, крепко сжала ладони спутников и заплакала, уже не сдерживаясь. Муж с болезненной остротой ощутил значение момента. Сразу став серьезным, он тайно вздохнул и подумал: «Возможно, когда-нибудь я вспомню эту сцену с безнадежным сожалением. Но не стоит злоупотреблять дурным предчувствием;
