Он восседал на диване в углу передней, с целью спрятаться ото всех и изрядно напиться. Зоркий глаз Уолтера, как Рэдмонд ни старался быть незамеченным, настиг его в тревожном состоянии со стаканом виски в руке.
– Старина! Каков патрон, а! Каков размах! – Они пожали друг другу руки, и Уолтер рухнул на диван. – Искренне прошу простить за позднее прибытие. Я, приятель, закутил слегка накануне… – засмеявшись, продолжил он. – Но я, кажется, поспел к самой кульминации. Ну и ну, вот так пиршество! В Оксфорде ты более скуп на подобные жесты, не так ли?
Уолтер смеялся и хлопал Рэдмонда по плечу, ожидая его реакции, но напрасно.
– Послушай, старик, ты хозяин этого торжества, а просиживаешь штаны вдали от гостей! Что стряслось?
Торндайк молчал, глядя в никуда. Услышав вопрос друга, он, сделав глоток, похлопал по плечу собеседника в знак благодарности за участие. После чего последовал его не лишенный драматизма ответ:
– Эти люди, Джеймс, приятель, мне не особо импонируют. Знаешь, я презираю каждого. – Он обнял его за плечи и указывал на проходивших мимо людей. – Они считают, что могут приезжать на все эти балы, встречи, словом, жить в удовольствие, и в этом, знаешь ли, заключается счастье в их понимании. Как глупо! Глупо этим ограничивать свой мир, глупо лишать его цены. Они пусты. Пусты, как вот этот мой бокал. Им бы тратить, прожигать, кутить без конца и без начала все вновь и вновь… Им важно только одно – это. – Он достал из жилета бумажник из коричневой кожи.
– Да что ты, Рэдмонд! – заливаясь смехом, Уолтер принялся доказывать ему обратное. – Мы ведь сами такие. Мы кутим, веселимся и пьем! – Он взял с подноса, который нес лакей, бокал и чокнулся с Торндайком. – И все нам нипочем! А все оттого, что у нас есть это… – Показал он на кошелек друга, когда тот убирал его обратно. – Богатство, как и бедность – не порок, приятель, это уж точно верно. Мы таковы и от этого не стали кретинами или этими скрягами, которых так развелось в нынешнее время! Мы – приличные молодые люди с достатком и не обязаны отчитываться перед обществом за свои прегрешения, оно нам не суд. Присутствующие люди грешны не больше нашего, и от твоего парирования, и от их грешков они ничуть не обеднеют и не станут несчастнее. И этот мир, который ты называешь ценным, им вовсе не обязательно видеть, когда они создают его сами! Это новое время, старина! – Он осушил бокал, довольный своей пламенной речью.
– Лицемерие. Кругом одно вранье и прихлебательство! Их всех интересует мое состояние и то, какой на мне фрак, этим их интерес ограничивается. Но это настолько въелось в меня, что я и сам стал таким – стал циником и снобом.
– Постой, ты не прав, Торндайк, отчего ты заговорил столь пессимистично? А на кой черт, по-твоему, устраивают балы? Уж точно не ради рандеву с хозяином!
– Отец говорил мне, что счастье только в том, сколько у тебя на счету в банке, тогда из этого выльются дома, экипажи, путешествия, женщины…
