косвенно, в то время, когда ее муж использовал фотографии, чтобы «завестись», а затем побуждал ее также мастурбировать. Она признала, что в ходе таких действий испытывала сексуальное удовольствие, а также ей нравилось «расслаблять» детей и побуждать их позировать перед камерой, хотя она не считала, что это представляло собой сексуальное злоупотребление в их отношении. У нее было очень мало или вовсе не было сочувствия к детям. Ее понимание происходившего с ними было искажено, поскольку она приписывала им высокую степень сексуальной осознанности и осведомленности, считая, что они добровольно соглашаются на те действия, в которые она их вовлекала. Это характеризует тип «когнитивного искажения», обращенного в прошлое, и это сознательное проявление оправдания насилия вопреки ощущению неправильности происходящего. В случае с Лаурой такой подход к детям позволил ей отыграть ее личный опыт сексуальных отношений между взрослыми и детьми, причем сопереживать душевному состоянию детей она себе не позволяла.
Статус Лауры как матери и ее образ обычной женщины среднего возраста казались противоречащими фактами и приводили в замешательство тех, кто был осведомлен о том, что Лаура была осуждена за сексуальные преступления против детей. Это был явный случай осмысления «немыслимого». Как ни парадоксально, сексуальное насилие, совершенное Лаурой в отношении детей, рассматривалось как явление, прямо противоположное материнству, а не как выражение первертного материнства и следствие ее собственного детского опыта материнского ухода. Это помешало профессионалам увидеть в ней угрозу для детей. Пугающим было и то, что по результатам разбирательств службы опеки было решено позволить Лауре продолжить заботиться о своей дочери без подключения этой семьи к какой-либо программе совместного попечительства, организуемой местными властями, а также без каких-либо требований к участию Лауры в терапевтической работе, направленной на преодоление ее склонности к противоправным деяниям. Для системы оказалось невозможным воспринять концепцию первертного материнства и, соответственно, обеспечить ребенку должный для такого случая уровень защиты.
И вновь представляющая собой угрозу и имеющая психические отклонения женщина и мать была переквалифицирована в жертву мужской агрессии и тирании. Ее женской сексуальностью и перверсиями, с ней связанными, пренебрегли, а степень ее вовлеченности в происходящее и личный выбор отрицались. Совершение этой женщиной преступлений сексуального характера объяснялось ее связью с агрессивным и сексуально ненасытным мужчиной. Данное разграничение позволило специалистам безопасно разместить все «зло» вне самой женщины, которая имела значительно больший доступ к детям и чье взаимодействие с ними предоставляло наиболее доступные и наименее видимые возможности для насилия в их отношении.
Значимость приведенного случая для эмпирических исследований преступлений сексуального
