стихи иногда пописывал, но хоть не путался под ногами и сигареты не стрелял. Тот бой и для него оказался последним.
«Черт, опять вспомнил тот бой», – подумал Лыков. Бои он не любил вспоминать, понимал, что временами трусит, очень трусит, не по-пацански это.
– Охромов сачкует, в штаб переводится. Верно сказано: хочешь откосить от войны – стань офицером. Был как-то у нас вороватый поваренок, но ведь вкуснотищи всякие готовил, Охромов его все бил: мол, «бью не за то, что своровал, а за то, что попался» … Забыл спросить, че Нинка приготовит на обед. Каждый день одно и то же … Скучно жить, хочется праздника! – Лыков стоит и невозмутимо наблюдает за движением вокруг разведпункта. Он и не замечает, как к нему подходит напарник. Тот долго рассматривает дома в поселке, покинутые поля, дорогу и негромко, подчеркнуто про себя произносит:
– Красиво, конечно, лучше, чем у нас. Только не даем им сеять.
Еще немного, и Федор выйдет из себя: переждав мгновение и как следует выдохнув, он из кармана достает календарик с советским гербом и ловко крутит между пальцами:
– Даже не ради верховного воюем. Долго сидит, и мне этот застой надоел. Ради себя воюем. Если ты не хочешь, …, воевать за чужую родину, то за свою тоже не будешь. Как на колени всех поставим, вернемся домой. Баню дострою. С сауной. Может, и Нинку с собой заберу. Но это нескоро.
Они осторожно заряжают миномет. Обратного обстрела сейчас вряд ли следует ожидать, но они готовятся к марш-броску на склон, в укрытие полка, к Нинке и приготовленному ею обеду. Лучше переждать там. Прицел взят.
– Скоро лето. Надеюсь, …, этим летом будет меньше комаров, – Лыков чешет пах.
***
– Маниша, соберись в школу, – кричит из спальни взъерошенная мать.
Маниша ставит полупустой пятиугольный стакан на стол и идет собираться. Матери лень, но сегодня она решила проконтролировать это дело. Увидев ее, Маниша как будто просыпается и поющим, замедленным местным говором произносит:
– Ма-а-а, купи мне новый пенал, тот желтый совсе-ем сломался.
На почти красивом, но теряющем с годами искорку лице матери явное недовольство:
– Как? Мы ж его совсем недавно купили в сельпо!
– Ни-ина с на-а-ашего класса, эта рыжая ду-у-ура, во вторник его сломала.
– Почему?
Дочь молчит. Она повесила голову – нет, стыда не чувствует. В ней ярость.
Мать продолжает:
– Ее мама, Ирка Падалева, та еще баба. В школе пила, буянила, бегала за моим парнем. Это сейчас она остепенилась, партийная, скоро глядишь, и старостой будет. Твой папа с фронта денег прислал, чтобы мы такой классный пенал тебе купили, чтобы ты ни в чем от одноклассников не отставала, а ты дала его сломать. Новый, значит, купим в другой раз.
– И не надо! Я у па-а-апы попрошу денег, когда он позвонит.
У дочери рассеянный взгляд. Она смотрит на покинутые «Жигули»
