я не могу, потому что не птица, чтобы сидеть в клетке по чьей-то прихоти. Хватит! Я не для того ушла когда-то из отчего дома, чтобы снова быть запертой в четырёх стенах.
– Клим, что ты делаешь?
Я сажусь, подтягиваю под себя ноги, а кожа под свитером после сна в одежде ощущается воспалённой и зудит. Мне бы в душ…
– Успокаиваю нервы.
Нож взлетает ввысь и снова оказывается в широкой ладони Клима. Как он не боится пораниться? Впрочем, разве этот человек умеет хоть чего-то бояться?
– Нет, не сейчас… вообще.
Но Клим игнорирует мой вопрос, продолжая свои игрища. Интересно, он вообще спал этой ночью? Под глазами тени, щёки покрыты тёмной щетиной, а черты лица стали резче, заострились.
И какого лешего меня должно волновать, спал ли он?
– Клим, так же нельзя дальше продолжать! Это безумие! – я пытаюсь достучаться до его здравого смысла, но в ответ получаю лишь взгляд, острее любого лезвия.
– Бабочка, ты помнишь, как мы познакомились? – вдруг спрашивает после долгой паузы, а я тяжело сглатываю.
Помню ли я? Нет, конечно. Потому что Клим был в моей жизни всегда.
– А я помню, – усмехается, разглядывая своё отражение в лезвии. – Мне было четыре года, и родители повели меня в гости. Сейчас я понимаю, что была ранняя весна, март. Как сейчас. Тогда я ничего этого не понимал. Просто мне сказали, что у одного очень хорошего человека родилась дочка, и мы идём её навещать. Подарки купили, а мне вручили большого плюшевого волка. Он был больше меня, такой огромный. И я тащил его, и рук не хватало, а под ногами слякоть.
Клим прячет нож в голенище ботинка, заправляет брючину, всё это время не сводит с меня тяжёлого взгляда. Я ничего этого не помню, само собой, и Клим, кажется, вообще впервые об этом говорит. И хотела бы не слушать, но не выходит – меня будто бы приклеили к прохладной коже диванной обивки.
– Помню, меня отвели в маленькую комнату. Вся розовая, девчачья, а я жуть как не любил все эти девчоночьи прибамбасы. Подвели к кровати, а там… – Клим замирает на пару мгновений, отматывая в своём сознании время назад, а я жду продолжения. – И почему-то показалось тогда, что это не может быть живой ребёнок – таких красивых детей не бывает. Кукла ведь. Обиделся, что меня так разыграли, ткнул тебя, спящую, пальцем в живот – сильно ткнул, а ты заворочалась, но не проснулась. Только схватилась за мой палец крепко и продолжила спать. Можно ли влюбиться в младенца или уже тогда я был безумным извращенцем? Не знаю, но вот, влюбился.
Клим, выдохшись от своего внезапного откровения, замолкает, а я сжимаю кулаки, впиваясь пальцами в кожу ладоней.
– Зачем ты обо всём этом говоришь? Зачем вспоминаешь, мучаешь? Это тоже элемент моего наказания, для которого ты меня держишь тут?
Я не выдерживаю: вскакиваю на ноги, топаю по полу и, схватив с низкого столика какой-то журнал, швыряю в Клима. Он даже не уворачивается, только смотрит на меня, усмехаясь, и это будит внутри ярость. Настоящую, самой чистой пробы, и кровавая пелена перед глазами.
– Успокойся,
