Арс и становится в шаге от Маши. Верный Цербер, которому было положено сторожить вход, всё-таки сплоховал – Бабочка вырвалась и чуть не обожгла себе крылья призрачной свободой.
– Клим, – Арс тянет руку к Бабочке, то ли указывая на неё, то ли норовя схватить и снова уволочь в дом.
Он тянет свои лапы к моей, блядь, Бабочке!
– Не смей, Арс, – говорю тихо, но он прекрасно слышит меня, уверен. – Отойди от неё! Ты меня знаешь, потому просто отойди. Пока не стало поздно.
– Она сбежала, – Арсений всё-таки опускает руку.
– Уйди, Арс. Просто уйди. И вы все свалите на хер. Быстро!
Я не повышаю голоса, но что-то в моём лице, тоне заставляет их слушаться. Только одна Маша, как загипнотизированная, остаётся на месте.
– Нравится? – усмехаюсь и будто бы для большего эффекта делаю разворот на триста шестьдесят градусов. – Похорошел я, да?
Маша делает шаг в мою сторону, а руки прячет за спиной. Всего один шаг, а я готов выть от того, как это всё неправильно. Вообще всё неправильно.
– Что… что это? – дёргает подбородком, и я понимаю, о чём она спрашивает.
– Привет из прошлого, – усмехаюсь, а все шрамы под её взглядом начинает жечь огнём.
Долбанные фантомные боли, которые снова напомнили о себе, и я сглатываю комок тошноты, а липкая испарина покрывает кожу на спине.
– Тебе страшно? Противно? – выпытываю, удерживая наш зрительный контакт, и сам не замечаю, как оказываюсь рядом с Машей. – Признайся, что такой урод ничего, кроме блевотных позывов вызвать не может.
Маша поднимает на меня взгляд и щурится, что-то разглядывая на дне моих глаз. Она о чём-то размышляет, а я и рад бы прервать эту муку, но не выходит.
– Тебе рассказали, что сделали со мной? Хвастались? Ты довольна, надеюсь. Этого хотела? Столько долбанных лет пытался узнать ответ на всего один вопрос: зачем ты это сделала? Ну не хотела ты со мной уезжать, ну и не ехала бы. Какого хрена вот это всё было делать?
Я выплёвываю слова, как отравленные дротики, выплёскиваю на Бабочку всё накопившееся. Она лишь хмурится и снова принимается рассматривать мои шрамы, а они прямо перед её носом. Уродливые рубцы от ожогов, а на спине ещё и полосы – последствия ударов плетью. Их так много, что моё тело больше напоминает жёваный старый сапог. Уцелели лишь руки, шея и лицо, и это позволяет мне мимикрировать под нормального. Хоть иногда.
– Кто мне должен был рассказать? Я совсем тебя не понимаю. Клим, тебе нужна помощь, ты говоришь странные вещи, в которых не могу разобраться. Я устала, правда.
Её голос понижается до шёпота, а я шумно втягиваю носом воздух. Перед глазами всё плывёт, а в ушах звучат отголоски её слов, сказанных на лестнице, – слов, которым я хотел бы не верить, но что-то не складывается. Такое нельзя придумать – Бабочка никогда не была фантазёркой, и вряд ли за столько лет стала. Тогда что? Что это за сраное сообщение, которое она помнит до сих пор наизусть?
После
