Я же говорила, что всё будет нормально… Между прочим, сегодня я одна. Предки уползли на работу. Хочешь заглянуть?
– А может, ты ко мне?
– Нет. Андрюш, давай – ты ко мне.
– А смысл? В мою-то берлогу уж точно никто внезапно не нагрянет. А у тебя – мало ли какой форс-мажор с папиками может приключиться. Ну что, убедил?
– Не-а, не убедил. Понимаешь, я тут решила разобрать бабулькины вещи. Вдруг какое-нибудь сокровище откопаю, – она коротко хихикнула. – Ну, в самом деле, мало ли… Любопытно ведь. Не хочу, чтобы маман меня опередила. В общем, приезжай.
– Ладно.
…Через полчаса Андрей зашёл в знакомый подъезд. Там, как всегда, к поднимавшемуся из подвала затхлому духу застоявшейся воды примешивался запах человеческих испражнений. «Канализационные трубы в подвале подтекают, – машинально отметил он про себя. – Интересно, их здесь хоть когда-нибудь сантехники проверяют? Неужто никто из жильцов не удосужился пожаловаться на этот вонизм? Нет, не может такого быть. Наверное, коммунальщики свою службу тащить не хотят…»
Андрей поднимался на четвёртый этаж.
Стены вдоль лестничных пролётов изобиловали надписями. Преобладали незатейливые: «Здесь были Паша и Костя», «Влад лох», «Все вы суки!» «Натка, я тебя люблю», «Тоша мудак», «Всем привет от Дрюни», «Михалыч я тибя паймаю и убью», «Все мужики казлы», «Ксюха из 8 квартиры – соска», «HiрHoр», и прочие в подобном роде… Но имелись и труднообъяснимые, дававшие обширную пищу для фантазии – например: «Бомбить завучей!» или «Make love, not war!» (а снизу – буквами помельче: «Хер войне!»). Попадались и краткие стихотворные формы:
Если спирт замёрз в стакане,
Всё равно его не брошу,
Буду грызть его зубами,
Потому что он хороший!
Взгляд Андрея лишь мельком скользил по этим надписям: ему не было нужды читать, он уже помнил их все наизусть.
…Ксана открыла дверь через несколько секунд после звонка, словно дожидалась в прихожей появления Андрея. Впустила его в квартиру, выдала тапочки и повела в комнату Оксаны Васильевны. Он ожидал раскардаша, но там оказалось прибрано, только распахнутые створки платяного шкафа свидетельствовали о сегодняшней ревизии.
– Как успехи? – поинтересовался он. Без особенного интереса, поскольку не ждал от затеи своей подруги сколько-нибудь выдающихся результатов. Так оно и было.
– Пусто, одно тряпьё, – скорчила гримаску Ксана. – Я уже почти закончила, остался только сундук. Ты посиди немного, я быстро разберусь с этим нафталином.
Она подняла крышку старого окованного железом сундучка (Андрею сразу подумалось, что в таких сундучках в прошлом веке, вероятно, хранили приданое) – и принялась вынимать из него стопки постельного белья, платочки, аккуратно сложенные, но безнадёжно выцветшие халаты, ещё нечто, украшенное ручной вышивкой… Всё это Ксана складывала на покрытую клетчатым пледом кровать покойницы.
Андрей с минуту мерил комнату шагами, а затем уселся в стоявшее напротив кровати зелёное кресло с обшарпанными деревянными подлокотниками. Откинулся на мягкую спинку и от нечего
