style="font-size:15px;"> Тётушка наливает Грете наваристый борщ:
– Что-то неважно ты выглядишь.
Грета хлюпает носом и утыкается в тарелку. Привычно врёт:
– Плохо спала. Ух ты, суп! – торопливо черпает ложкой, пробует: – Вкусно!
Вчера на неё накатило: вечер закончился выпитым литром молодого вина, неукротимыми рыданиями в подушку и пусканием пьяных слюней. Как дура, разревелась по-бабьи, давясь икотой; нахлебалась воздуха, заходясь в гортанных, клокочущих всхлипах, – вот к утру вся и опухла, точно избитая. Однажды муженёк табуреткой сломал ей нос, и под глазами вылезло по чёрному синяку, – тогда вот похоже было. Но сейчас было другое… Сейчас хотелось умереть, исчезнуть, развидеть открывшуюся ей бездну отчаяния. Память подбросила ещё парочку эпизодов из детства, и Грета ухнула туда, словно в открытый люк. Ярко вспомнилось, как отчим, будучи без трусов, подходил к ней, ставил ногу на табурет и чесал отвисающую мошонку, а мать, которая видела это, никак не реагировала. Он называл это половым воспитанием.
Уснула Грета только под утро, терзаемая противоречивыми мыслями: что надо всенепременно найти, на чём повеситься и ещё не забыть купить в аптеке пластырь – заклеить мозоль на ноге. Дурацкие шлёпанцы сорокового размера натирали нещадно. Ещё этот дневник… Чтоб его черти взяли.
В тишине, нарушаемой назойливым жужжанием мухи, тётушка вдруг говорит, попадая в самое яблочко:
– Женщина из семнадцатого номера спрашивала про тебя…
Грета закашливается. Недолго думая, тётка тяжеловесно хлопает её промеж лопаток – от чего та чуть не ныряет лицом в суп – и невозмутимо поясняет:
– … Спросила как зовут.
– А-а… – Грета давит в себе кашель, вытирает рот тыльной стороной руки. – Это… кха-кх… странно.
– Вот и я говорю: странная она, – задумчиво произносит тётушка, пихнув половник в кастрюлю с супом. – А волосы? Красными пучками покрашены. Придумают тоже… Вина ей вчера продала. Ты ешь, ешь, на меня не смотри.
Вином тётка втихаря торговала. Низ холодильника на кухне был уставлен пластиковыми бутылками, налитыми под горлышко, и никто их не пересчитывал, – одну Грета намедни под шумок и стащила.
– Ты убралась у неё? – спрашивает тётка.
– Нет, сейчас пойду, – Грета зачерпывает суп и заедает его кусочками чёрного хлеба, которые отламывает от ломтика.
Ест быстро, почти не жуя, до последней ложки, и даже крошки со стола сметает в ладонь, забрасывает в рот.
…В номере тихо, занавески задёрнуты. Она привычно открывает нижний ящик тумбочки, вытаскивает дневник, садится ближе к окну и погружается в скоростное любопытное чтение, напрягая попутно слух и поглядывая на калитку, чтобы не быть застуканной.
«Ты ещё не знаешь, что я нашла в книжном шкафу между «Идиотом» Достоевского и «Японским искусством шибари». Стянутую резинкой стопку рецептов, написанных на Твоё имя, – они будто
