мамаша уедет из города, и приготовила обед. – Она утерла влагу под глазами и шмыгнула носом. – Я подумываю о том, чтобы сказать ему «нет».
Брови Мэдди сошлись на переносице и возглас: «Что за дерьмо!» – слетел с ее губ прежде, чем она это поняла.
– Вы что-то сказали? – спросил бармен, поставив перед нею стакан.
Мэдди покачала головой:
– Нет, ничего. – Она сунула руку в сумочку и заплатила за выпивку, а в это время из сияющего неоном музыкального автомата забухали такты песни о «Веселом заведении и невезении». «Какого черта все это могло означать?» – сливалось с устойчивым гулом разговоров.
Закатив рукав свитера, Мэдди протянула руку к своему мартини. Поднося стакан к губам, взглянула на светящиеся стрелки часов. Девять! Раньше или позже, но хозяин должен был показать свое личико. Если не сегодня, так завтра. Она сделала глоток, и смесь джина с вермутом проложила жаркую дорожку в ее желудок.
Право же, она очень надеялась, что он появится пораньше, пока она не выпьет слишком много мартини и не забудет, зачем сидит на высоком барном стуле, подслушивая стенания неудовлетворенных пассивно-агрессивных дам и придурковатых типов. Хотя, с другой стороны, иногда это было неплохое развлечение – слушать людей, жизнь которых казалась еще более жалкой, чем ее собственная.
Мэдди поставила стакан на стойку. Не так уж она любила подслушивать. Она предпочитала прямой подход – копаться в чужих жизнях, настойчиво проникая в самую суть их маленьких тайн. Некоторые расставались со своими секретами без особых возражений, напротив, охотно выбалтывали всю подноготную. Другие вынуждали ее потрудиться – вырывать правду с корнем. Иногда правда была грязной, но всегда – смелой и без прикрас. Но она любила писать о серийных маньяках, массовых убийствах и даже о заурядных психопатах.
Что ж, девушке нужно же чем-то выделиться, и Мэдди, которая писала под псевдонимом Маделин Дюпре, была одним из лучших авторов криминального жанра. Она писала о крови. О больных физически и душевно, и находились даже такие – в том числе ее подруги, – кто полагал, будто она писала, насилуя собственную личность. Мэдди нравилось думать, что это прибавляло ей шарма.
Правда же была где-то посередине. Ужасы, которые она наблюдала и о которых писала, действительно причиняли ей вред. Какой бы прочный барьер ни ставила Мэдди между собственным рассудком и людьми, у которых брала интервью и которых подвергала исследованию, их ущербность находила в ее барьере трещины. И потом было дьявольски трудно отмыться от всего этого…
Такая работа заставляла ее видеть мир немного по-другому – не так, как видели его те, кто ни разу не сидел напротив серийного убийцы, вываливающего на тебя подробности своих «подвигов». Но эта же работа сделала Мэдди сильной женщиной, которую никому не взять голыми руками. Она почти ничего не боялась и не питала иллюзий относительно человечества в целом. Конечно, умом она понимала, что подавляющее большинство – это совершенно приличные люди, дай им
