вод. Расстроенный и сконфуженный Илья не нашёл, что сказать, а Оляна рассмеялась и махнула рукой:
– Экая беда. Так часто выходит. Чудесное оказывается обыкновенным. И наоборот.
В её глазах блеснули искры заходящего солнца:
– Когда я совсем малáя была и увидела по весне одуванчики, они мне очень по нраву пришлись: жёлтые комочки на зелёной земле. Я думала, эти цветы такими и останутся, но они обернулись чудны́ми белыми шариками. Мне было очень интересно, я помню, сорвала один, понюхала, а он ничем и не пахнет. Только в носу защекотало – я и чихнула. И чудесный цветок превратился в пыльное облако. Только рябая головка осталась, – она звонко засмеялась, сорвала росший неподалёку яркий одуванчик и ткнула Илье в нос.
– Теперь у тебя от этого чуда лисый[3] нос, – весело разглядывала она Илью, а ему было так легко и хорошо рядом с ней, словно они всегда были вместе, как брат и сестра, и это его тайное место было их общим.
Занятия у Сневара стали непостоянны, происходили время от времени, однако совсем не прекращались – даже ради Оляны Илья не мог поступиться ими. И она это понимала и была не против этих его упражнений, наоборот – если могла, всегда приходила на двор Сневара и, сидя у крыльца на завалинке, смотрела. А Илья и рад был лишний раз покрасоваться перед ней, да только не особенно это у него получалось: когда Сневар Длинный вставал против него, сам он чувствовал себя щенком рядом с волкодавом. Не щенком даже, а котёнком, к тому же слепым. И в это время Илья твёрдо обещал себе постигать воинскую науку дальше, чтобы стать таким же мечником, каким был старый викинг.
– Зачем тебе это, Илья? – спрашивала его Оляна. – У тебя ведь отец землю пашет.
– А я воином стану. Что же такого? Хлеб сеять будет кому и без меня.
– Воевать, значит, пойдёшь? – спрашивала Оляна, и Илья слышал в её голосе смуту. – А я как же?
– А что – ты? – смущался Илья. – Ты не бойся, Оленька, я тебя никогда не брошу.
– Иные из сечи не возвращаются, – еле слышно говорила она и замолкала. Илья терялся, обнимал любимую за плечи, пытаясь заглянуть в повлажневшие глаза, и смущённо бормотал, стараясь обратить всё в шутку:
– Ну перестань, милая… Я ведь не просто воином буду, а богатырём невиданным. Как Святогор. Даже ещё пуще. Перестань, родная…
И продолжал ходить со своим деревянным мечом к Сневару Длинному, а она продолжала терпеливо ждать, когда очередной урок будет окончен.
Ночь на Купалу давно минула, и уже не горели на полянах костры, и не водили хороводы девушки с парнями, а Илья с Оляной ходили так, словно ночь волшебная всё длилась, и какое дело им было до того, что огненное колесо Перуновой колесницы катилось по небу.
Они брались за руки – совсем как малые дети – и шли после подмоги родителям в лес. И пели соловьи, которых они стремились разглядеть в ветках, и солнце играло сквозь листву, трепещущую на ветру, и так далеко были люди, что казалось им,
Лисый – жёлтый (потому и зверь лиса, и грибы лисички: от слова жёлтый).
