грязном белье, покопаться в жизни соседей. Её же не интересовали чужие жизни – со своей бы как-нибудь разобраться… Она чувствовала себя крайне неловко, когда ей начинали выворачивать свои интимные подробности. Ей было наплевать, мало того – ей было противно слушать, когда люди сообщали ей о том, что они считали своей внутренней жизнью.
Но никогда в жизни она не была так одинока, как сейчас. Она была устроена так, что отдавать себя было её органической потребностью. И не сразу осознала это, по молодости бродил в ней крайний эгоизм, она не понимала тогда, что нет ничего приятнее, как жить для другого. Или люди ей попадались совсем не те, не отзывалась её душа на их грубые прикосновения к ней. Они хотели чего попроще: весело пообщаться, переспать… Ей это было совсем неинтересно, хотя и часто приходилось уступать кобелиному напору. А надо было остаться целомудренной, она позже поняла, как сильно пачкала и унижала себя, общаясь с приматами. Но к сорока её душа взбунтовалась. Она стала отвергать многочисленных любителей «неплохо провести время». И тут ей попалось совершенно необычное существо – она, по крайней мере, никогда с такими не сталкивалась. Долго, очень долго они не могли понять, что нужны друг другу. Несколько лет ушло на то, чтобы увидеть, как они нуждаются в любви, которой никогда ни от кого до сих пор не получали. И всяческие условности, существующие между людьми, тоже, между прочим, преодолевались не так просто. И в результате даже через двадцать лет так и не произошло полного сближения. Наверное, для этого не требуются десятилетия, это должно быть мгновенной вспышкой, когда человек выходит, как в открытый космос, в особое состояние, когда нет между любящими никаких преград и условностей. Здесь же этого не случилось. И в конце концов она и вовсе лишилась того, чем жила долгие годы. Это было очень больно, временами просто невыносимо. Хотелось уйти туда, за теми, кого любила… Но не ушла, не могла она решиться на безобразное действо, ну не обладала она такой силой и решительностью, чтобы взять да и убить себя… Наверное, таких людей вообще единицы, кто не может перенести смерть дорогих тебе существ настолько, что жизнь теряет всякий смысл. Нет, у неё оставалось много такого, ради чего стоило продолжать тянуть свою лямку, хоть иногда и, вот как сейчас, жизнь загоняла её в очень сложные обстоятельства.
Прежде всего, у неё был целый мир, в котором она существовала, сколько себя помнила. Ещё ребёнком она с лёгкостью запоминала любые мелодии, которые тогда часто, как это называлось, «передавали» по радио. И она как-то незаметно, естественно вошла в это царство звуков – всё внутри у неё отзывалось, когда звучала классическая музыка. Но в музыкальную школу её отдали не поэтому. В детстве она читала книги, как запойный пьяница. И вот как-то ей попалась книжка про девочку-скрипачку (даже название не забылось – «Школьный год Марины Петровой»). И она стала приставать к бабушке, чтобы ей купили
