были совершенно безразличны к христианству, вдруг осознают, что они – христиане. И тогда между нами вновь может вспыхнуть война за веру.
В этом смысле у романа «Мечеть Парижской Богоматери» очень характерный финал. Изображённое в романе сопротивление «новому исламскому порядку» преимущественно не христианское, а «культурное», христиане там в абсолютном меньшинстве. И вдруг неожиданно именно христиане начинают задавать сопротивлению тон. Они решают захватить Нотр-Дам-де-Пари, в котором мусульмане устроили мечеть, с единственной целью – отслужить последнюю мессу и взорвать собор. Этот финал, исполненный подлинного величия, противоречит всему строю романа, изображающего поражение европейской культуры, которая явно ставится выше веры. И вдруг вера становится выше культуры – ради единственной литургии герои решают уничтожить великий архитектурный памятник. Воистину, «месса стоит Парижа».
– Ты считаешь этот финал нелогичным?
– Да как раз наоборот. В жизни такой переворот в сознании вполне может произойти. Люди, привыкшие делать из культуры идола, перед лицом антихристианской агрессии вдруг могут осознать себя христианами. Ради единственной литургии можно пожертвовать не только собором, но и всеми сокровищами мировой культуры, если нет выбора. И никому не посоветовал бы ставить европейцев в такую позицию.
Дмитрий во всё время диалога продолжал оставаться спокойным, тон не повышал, но выглядел исполненным удивительного вдохновения. Его глаза не горели, а светились. Разгладились морщины на лице, в котором твёрдость и религиозность замечательно сочетались с полным отсутствием озлобления или агрессивности. «Настоящий рыцарь веры» – подумал Андрей, чувствуя, что этот разговор его самого перевозбудил до крайности, чего он совершенно не чувствовал в командоре. Сиверцеву захотелось как-то всё же поменять тональность разговора.
– Мессир, вы говорили о том, что Саше пришлось потом долго «соскабливать» с себя ислам. И, говоря об этом, вы отнюдь не излучали симпатии к исламу.
Дмитрий тяжело вздохнул:
– Это очень больная для меня тема… Война в Афганистане закончилась, последний советский солдат покинул эту страну. Но не все покинули. Бывшие наши пленные, принявшие ислам порою под угрозой смерти, теперь уже добровольно остаются в Афгане, потому что дорожат своей новой верой и хотят жить в исламском мире. В этом их счастье, и в этом их трагедия. В Союзе они никогда не видели живой веры и уж тем более не встречались с мужественной религиозностью. Ислам их очаровал, это вполне естественно и закономерно. Это была их первая встреча с Богом, и они выбрали Бога, отвергнув безбожие. Хороший шаг, радостный? Но теперь невозвращенцы отвергают уже христианство. Это страшная трагедия. Ислам по сравнению с христианством – вера рациональная, холодная, порою просто мертвящая. Вера без любви. Наверное, атеисту проще стать христианином, чем мусульманину. Впрочем, и атеисты разные, и мусульмане тоже, так что не стал бы настаивать
