style="font-size:15px;"> Наконец пришел приказ, я стал «вольным казаком». Но продолжить актерское образование мне не удалось – всюду опоздал. И тогда я принял приглашение Тюменского театра вступить в его труппу. В Тюмени я был уже известен: меня знали по выступлениям в концертах художественной самодеятельности нашего училища, да и мои успехи на смотрах в Новосибирске привлекли внимание руководства театра.
Меня не просто настойчиво уговаривали работать в местном театре, но… предложили играть ведущие роли. Могла ли моя голова не закружиться от этого? И пошли роли одна за другой: Фердинанд в «Коварстве и любви», Незнамов в «Без вины виноватых», Земнухов в «Молодой гвардии»…
Смешно вспомнить, но «премьер» после восторженных криков в зале и аплодисментов выходил на улицу в шинели, в кирзовых сапогах и… в шляпе!..
Успех был не оттого (это я теперь понимаю), что Матвеев – артист, а оттого, что он молод и темперамент – через край… Безоглядная эксплуатация (от чего я хотел бы предостеречь начинающих актеров-коллег) природных данных – гибель для артиста, увядание и раннее забвение зрителем…
В 1947 году проходил Всероссийский смотр молодых артистов драмы и музыкальных театров. За исполнение роли Боровского в спектакле «За тех, кто в море» по пьесе Б. Лавренева я удостоился чести стать лауреатом… Поездка в Москву… Я сомневался: надо ли ехать? Да и накладно. Но Лида говорила:
– Надо ехать, Женя. Тебе надо много видеть!..
В Москве на меня обрушилась уйма заманчивых приглашений – и из провинциальных театров России, и из столичного театра имени Ленинского комсомола, от самого Ивана Николаевича Берсенева…
Было и приглашение (повторное) из новосибирского «Красного факела»… И снова Лида уговаривала меня:
– Надо туда ехать, Женя. Тебе учиться надо!
Вот так всю жизнь: «Женя, тебе надо…» А за этим «надо» – ее терпение, самопожертвование, боль…
Так случилось, что я влюбился. Да, влюбился. Влюбился в актрису. И не в красоту, не в женственность (этими качествами и моя Лидочка обладала в избытке), а в огненный темперамент (сценический), в страсть служить театру, кино, в способность воспламеняться…
Мне казалось, что я встретил неземное чудо… Вглядываясь в ее глаза, пластику в момент исполнения роли, вслушиваясь в ее дыхание, я пытался понять: как такое может быть? какими струнами в своей душе она пользуется?
Может, это вовсе и не любовь была, а простое обожание, поклонение таланту? Как бы ни было, а загрустил я, замолчал, ушел в себя…
Вывести меня из такого странного оцепенения решилась Лида. Однажды (мама и дочь уже спали, а жили мы в одной комнате) мы улеглись в своем уголке за занавеской.
– Женя, тебе трудно? – шепотом спросила Лида.
– Да…
– Пойдем поговорим.
Пошли на кухню. Молчали
