в жизни, если бы он из «малой сволочи» стал «большой», а не носился бы, как с писаной торбой, со своими понятиями о чести, совести, справедливости, слове джентльмена и прочих добродетелях, украша ющих завсегдатаев Пиквикского клуба, а не дубасящих друг друга по голове мастеров интеллектуального бокса.
Игра при свете совести
В матче 1972 года в Рейкьявике Спасский боролся со спортивным начальством, тре бующим прекратить игру, чтобы сохранить корону за Советским Союзом. Накануне третьей партии чемпиону мира позвонил из Москвы председатель Спорткомитета СССР Павлов и сказал:
«Борис Васильевич, вы должны предъявить ультиматум», на что Спасский ответил: «Сергей Павлович, я буду играть матч» – обмен этими репликами продолжался полчаса, после чего Борис лежал в номере три часа. Тогда говорил: «Меня трясло». Сейчас, посмеиваясь: «Отдыхал».
Перед звонком Павлова Спасский вел в счете 2:0, причем за победу во второй партии очко ему было начислено без игры из-за неявки соперника, американца Робер та Фишера. Тогда же, в 72‑м, я позвонил Михаилу Талю и спро сил, что Миша сейчас сделал бы, и услышал: «Я не пришел бы на третью партию – подарков (речь шла о втором очке. – А. С.) не принимаем. И Ботвинник не при шел бы, и Петросян, и любой другой гроссмейстер. Это единственный выход из поло жения, но только не для Спасского. Боря ведь у нас невольник чести…»
Неужели опытнейшему матчевому бойцу, прожженному игроку Спасскому не прихо дила в голову эта идея? Спрашиваю его об этом через четверть века после Рейкьявика…
– Мне пришло в голову сдать третью партию, как только Бобби в моем присутствии начал скандалить с главным арбитром матча Лотаром Шмитом, жалуясь на шум телеви зионной камеры. Но я был связан словом, которое дал Фишеру, – играть эту партию, играть в специальном помещении, без публики.
Фишер воевал в Рейкьявике со своими ветряными мельницами, Спас ский – со своими.
Игру при свете совести обычно не рассматривают. Царство чистой игры и мир справедливости и милосердия в обыденном сознании не соприкасаются. Но творящий игру (искусство) воспринимает ее в высшей степени ответственно. У него, как и у ре бенка, писала Марина Цветаева в статье «Искусство при свете совести», безответственность во всем, кроме игры. «То, что вам – “игра”, нам – единственный серьез. Серьез нее и умирать не будем».
Ставший королем справедливой игры (шахматы для Спасского прежде всего спра ведливая игра), он чувствовал колоссальную личную ответственность за все происходя щее в этой вселенской, без государственных границ монархии и невозможность нарушать ее писаные и неписаные законы. Для государственных чиновников одно было важно – любой ценой оставить корону, принадлежащую Советскому Союзу, в стране ее постоян ной прописки. Для него – сыграть матч с самым сильным противником, ибо принадле жавшая ему и шахматному миру корона не могла быть
