что-то с бабой Зоей не то. С похмела она, что ли, или болеет? Хочет вынуть из стопки пластиковый стаканчик, а они не то слиплись, не то срослись, и она, бедная баба Зоя, и так пробует достать, и по-всякому, палец внутрь засунула с ногтем синим, которым перед этим деньги считала, тот скользит по внутренней стенке, а стаканчик, ёптить, не вынимается. Тогда она облизнула палец, чтобы трение было больше, и после этого только, умница, отслоила мой стакан от соседнего.
Короче, выпил, перед тем как брататься. Пивком угар водочный пригасил. Ноги пересчитал – на месте.
– Извиняюсь, – вдруг слышу голос, – к вам Замутилов не заходил?
Хмырь какой-то вислоухий интересуется. У бабы Зои, слава богу, не у меня.
– А ты вон у того спроси, – говорит ему баба Зоя. – Замутиловы не по моей части.
Типа на меня сбила стрелку.
– Замутилов, – говорю, – это да. А вы, – (я к незнакомым на «вы»), – вообще-то говоря, кем являетесь?
– Я – Ешпеев, Исаак Соломонович.
– Здрасьте, – говорю я ему. – Черту оседлости, значит, переступили? Водку будешь? Баба Зоя, налей.
Наливает нам баба Зоя водки. Ей-то что – еврей, не еврей, главное, чтобы стаканы не уносили.
– Ну, рассказывай, – говорю я Ешпееву, – почему ты, Исаак Соломонович, к моему товарищу подбираешься? И с какой такой, интересно, целью? В Моссад свой, что ли, завербовать?
Я, если говорить честно, ни сном ни духом, кто такой Замутилов, но, когда я недостаточно выпивши, из меня любопытство прет. Вот и теперь поперло.
– Я, – говорит Ешпеев, – обязан этому человеку многим. – Он достал серебряный портсигар, раскрыл его полущелчком кнопочки, вынул из таинственного нутра невероятно длинную папиросу, пожевал зубами ее мундштук, вынул изо рта, обтряс о фарфоровый край пепельницы, снова сунул в рот и зажег. Зажигалкой, усыпанной блестками, подозрительно похожими на бриллианты.
Я отметил молча: «Эге!» – оценив его зажигалочку.
– Эй, едрена мать, там, за столиком! Раз еврей, то и кури где ни попадя? – осадила Ешпеева баба Зоя.
– Извините. – Исаак Соломонович извинился и культурно загасил папиросу, плюнув предварительно в пепельницу. – Пройдем на воздух, вы как, не против? – показал он мне на выход из заведения.
Я был не против. Вышли на Фонтанную улицу.
– Замутилов, не представляете, какой он был человек… – Ешпеев придернул веко – левое, затем правое.
Жилки на них, как реки на старой карте СССР, текли в моря его глаз.
– Был? – Старого барбизона, каким представлял я себя всегда, нисколько не заскорузлило это его придергивание жилистых, слезоточивых обвечий. Мошенников я вижу насквозь.
– Есть то есть, оговорился. – Исаак Соломонович улыбнулся. – Жив, здоров, вам того же желаю. На братание не идете, кстати?
– В связи с чем, – сказал я, – братание? – Чтобы выяснить дополнительные подробности.
