могу идти? – спросила официантка дрожащим голосом.
– Сейчас, погоди, – Заха достал из куртки бумажник, круглый от пластиковых карт и наличных, послюнявил палец и вытащил из пачки тысячную купюру. Крутанул ловко пальцами и затолкал в карман передника.
– Ну вот. Теперь иди.
Официантка кивнула и попятилась назад.
– Стой!
Она покорно остановилась.
– Вилку-то отдай!
Девушка глухо, как бывает, когда чихают в себя, рассмеялась, положила вилку на белую льняную салфетку на столе и, цокая каблучками, ушла в кухню. Спина и шея ее были напряжены, будто она ждала выстрела. Заха проводил ее долгим взглядом. Как всегда, когда он напряженно думал, губы его оттопырились и еще больше сузились и без того узкие бесовские глаза.
– Ничего девочка? – спросил он Юру. – Или ноги коротковаты?
– Не в моем вкусе, – ответил тот.
– Ну да, тебе бы ее мамочка, наверное, понравилась.
– Очень может быть.
Через пару минут официантка принесла пиво и по маленькой плошке с солеными орешками каждому.
– Что ты там про Сарыча спрашивал? – спросил Заха после долгого глотка.
– Ну да… А чего это Сарыч в последнее время сам не свой? Картины какие-то рисует…
– У тебя к нему претензии, Юрок?
Юра чуть не поперхнулся. Вытер рот тыльной стороной ладони и посмотрел удивленно на Заху:
– Ты чего? Нет, конечно!
– Да шучу же я! – засмеялся Заха. – Чего ты так испугался? Меня самого достало торчать у него дома. Штаны только просиживаем… Дела хочется реального, понимаешь?
– Ну, – кивнул в ответ Юра, – и я о том же. С этим своим искусством и антиквариатом он совсем дела реальные забросил.
– Смешно, да, – сказал Заха, забрасывая в рот горсть орехов. – Сидит целый день, картинки рисует… Умора!
– Во-во! Не понимаю я этого.
Заха наклонился над столом и прошипел:
– Потому что ты, Юра, качок. У тебя в голове тестостерон и стероиды. Пятьдесят на пятьдесят. Но ты не переживай, я тебе потом как-нибудь все объясню.
Не успел Юра обидеться, только рот раскрыл, как официантка притащила огромный поднос, заставленный едой.
– Ловите момент, дамы и господа! – сказал Заха. – Предвкушение – вершина человеческих чувств, за ним следует насыщение, а это неуклонное движение вниз к пропасти разочарования! – он взмахнул рукой, как поэт, читающий стихи со сцены. – Остановись, мгновенье, ты прекрасно!
Вера замерла за шаг до стола. На небольшой чугунной сковородке шкворчали, разбрызгивая жир, огненно-красные колбаски, окруженные тарелками с салатами, сырными нарезками, соусами и лепешками. Пахло все фантастически аппетитно.
– Ты еду поставь на стол, – подбодрил ее Заха, – ведь ты не мгновенье, ты – вечное сияние молодости!
Вера шмыгнула носом, быстро и ловко разгрузила поднос и ушла, суетливо покачивая
