останется в ее памяти сломанным человеком, немощным и капризным инвалидом, мечтающим, чтобы все поскорей кончилось!
А мама смотрела на нее с нежностью и грустью, будто знала что-то, видела, что предстоит ей впереди. В глазах мамы Лера нашла свое отражение. В объемной белой кофте, волосы прибраны в две тонкие косички с большими розовыми бантами. Лицо грустное, словно она только что плакала. Лера помнила эту кофту. Вернее, ощущение от нее. Колкое, давно забытое ощущение тепла. Почувствовала ногами холод пола в кухне, увидела за спиной мамы окно с зимними узорами. Дурацкие зеленые обои, на которых Лера рисовала. Странным образом отражение увеличивалось в размерах, хотя мама оставалась на месте, близко, только руку протяни, вот она, видна даже затяжка на чулке. Куда уж реальней?
Мама улыбнулась и сказала тихо:
– Это странный мир, Лера. Жестокий. Пойми, я всегда хотела защитить тебя.
– Я знаю.
Мама кивнула и улыбнулась.
– У нас не должно быть тайн друг от друга.
– Да, мама, – а в сердце кольнуло: «Я совсем ее не знаю. Она сама как одна большая тайна».
– Умничка моя! Но что тебя мучает?
– Мне не нравится так жить, – сказала Лера и заплакала. – Я скучаю.
Она не узнала свой голос. Это говорил ребенок.
– Мне хотелось бы всегда быть рядом с тобой, милая, – сказала мама, – но все рано или поздно остаются одни, – мама подняла руку, по ней пробежал синеватый огонек, от плеча до кончиков пальцев. Она вытерла слезы с лица Леры. Стало горячо, как от летнего солнца.
– Но мы же всегда будем вместе, мамочка?
– Нет, милая.
– Что же мне делать?
– Просто живи, – мама погладила Леру по голове. Рука ее была теплая и сухая, совсем невесомая. Воздух потрескивал от разрядов. – Это не так уж и мало. Слушай себя и сделай правильный выбор, когда наступит час.
– Но какой?
– Ты узнаешь, – мама наклонила голову и нахмурилась. – Слышишь?
Лера прислушалась, но на свете не было ничего, кроме ее сонного дыхания и эха шагов за окном, что прозвучали вечность назад.
– Проснись, милая!
Мама и Лера замелькали в бешеном стробоскопическом свете, разъединились, выпали из сверкающего круга. Лера крутанулась, бликами сверкнула в маминых глазах, по одной на каждый. В правом – Лера с косичками и со следами слез на припухлых щеках, в левом – Лера тридцати одного года от роду, на кровати, в позе звезды, как в сатанинском обряде. Холст бытия натянулся до отказа и с треском порвался посредине, обнажая непостижимую безумную пустоту. Она разом поглотила все и, самоуничтожаясь, родила звук, потрясший вселенную по другую сторону реальности. Сначала, будто прозвенела велосипедная цепь, заскрипел механизм, вращая невидимые гигантские жернова, потом раздался оглушительный щелчок, следом еще один. Звуки казались знакомыми, но их словно проигрывали на
