style="font-size:15px;"> Ночь прошла отвратительно. Не сказать, что мне понравилось. Вообще не понравилось. Когда дверь отворилась и на меня молча уставилась мать-настоятельница, та вторая, габаритами побольше, я конечно обрадовалась, но подняться с первой попытки не смогла.
Выругалась сквозь зубы, пытаясь разогнуться.
– А где у вас туалет? – спросила сипло, придерживая глаза, чтобы не вывалились. Впервые в жизни мне так сильно приспичило… Думала, что в автобусе, когда на экскурсию с классом ездили и встали в двухчасовую пробку, но нет. Тогда были цветочки…
Мать-настоятельница молча меня выпустила, а её пухлое лицо оставалось беспристрастным.
– От вас пахнет булочками, – заметила с улыбкой. – Вкусные?
Мать-настоятельница скосила взгляд и на всякий случай вытерла губы.
– Я постою здесь, – объявила она, когда привела в уборную
– Пожалуйста, – равнодушно пожала плечами, заходя за перегородку.
– Не отвечай, когда тебя не спрашивают, – ровно произнесла мать-настоятельница, поворачиваясь ко мне своей широкой спиной. – По нужде можно ходить только в сопровождении Старшей.
– Старшей? – переспросила я, пристраиваясь.
Мать-настоятельница шумно выдохнула.
Решила не переспрашивать. Как ни крути, но в комнату «смирения» возвращаться не хочется. Так что, наблюдаем, анализируем, ищем способ вернуться домой…
После посещения уборной, меня отвели в ванную комнату и передали в заботливые руки Айи. Я даже обрадовалась и приветливо улыбнулась. В ответ, девушка лишь потупила взгляд.
– Госпожа сильно разгневана, – доверительно шепнула Айи, помогая снять платье.
– Чем, Айи? – шепнула в ответ. Окунуться в чуть тёплую воду хотелось до дрожи. Я так люблю плавать, так люблю просто часами лежать в ванной, что папа называет меня лягушонком.
«Ну что, лягушонок, жабры не выросли?» – спрашивает шутя, через дверь ванной.
Подавила грусть и поморгала.
– В комнате смирения никто из послушниц не выдерживает больше четырёх-пяти часов.
Недоверчиво выгнула бровь.
– А чего там выдерживать? – нет, я понимаю, в туалет хочется, тело затекло, но не всё же так плохо.
Айи изумлённо похлопала глазами, будто у меня внезапно крылья за спиной выросли.
– Это тяжело. Темнота и одиночество… Послушница раскаивается и начинает просить покаяния. Тогда госпожа Луэр милосердно прощает провинившуюся и выпускает.
– Ах вот оно в чём дело! – воскликнула, не сдержавшись и глухо хохотнула.
– Веди себя тише, – тут же осадила мать-настоятельница. – Послушнице не пристало громко говорить и бурно выражать свою радость. Смеяться полагается беззвучно.
У «Павла» дёрнулся глаз. У меня тоже…
Выходит, я лишила
