Машина притормаживает в метрах так пятидесяти от меня. Двери ее отрываются и из нее выходят две, как мне показалось, монашки! Высокие, стройные, в длинных черных глухих платьях. Босоногие (так мне показалось). Только вот головы ничем не покрытые и волосы распущены по плечи. Одна брюнетка. Другая светлая шатенка. Я ничуть не удивился. Тогда в Завидово кого только не встретишь – узбеки, таджики, кавказцы, и даже один африканец. Пришельцы быстро вытесняли цыган (в советское время Завидово было вселенской столицей цыган – достаточно сходить на кладбище, там много могил под железными шатрами).
Брюнетка на меня не обратила никакого внимания, а, вот шатенка шла прямо ко мне, улыбаясь, как старому знакомому. Я даже растерялся. Чудовищно красивая она была! Подошла ко мне вплотную и спросила, много ли грибов в округе? Я ответил, и она поспешила догнать подругу, которая бодро шла к деревьям, как к себе домой. Я стоял у машины, никак не соображая, что это за марка: и не газик, и не уазик. Открыл дверцу машины, заглянул внутрь и сразу увидел, что ключ зажигания на месте! «Вот дурехи, машину бросили с ключом зажигания! А, если я сяду и угоню?» Я начал сигналит. Девушки остановились. Они ушли уже порядочно от машины. Брюнетка что-то сказала шатенке, и та побежала ко мне. Подбегает, такая румяная, волосы растрёпанные, глаза огромные, как озера синие, и спрашивает, что случилось? «Ничего, – говорю, – ключи в машине, а, вдруг я угоню?» Ее вопрос как-то меня урезонил сразу: «А, зачем тебе она?» Я действительно не мог понять, зачем мне машина? Стоял, наверное, с разинутым ртом и смотре на красавицу в черном глухом (шифоновом), полупрозрачном (!) платье с длинными рукавами, босоногую, с шикарными в художественном беспорядке волосами и огромными синими глазами. Меня начинало колотить мелкой дрожью: под платьем ничего не было, ни лифчика, ни трусиков!
Сколько мы так простояли молча друг перед дружкой, не знаю! Молчали. Девушка смотрела на меня и улыбалась. Наконец я встряхнулся и хриплым голосом спросил: «Вы – монашки?» – «Нет, мы сектантки. Методистки. Откололись от евангелистов… Мы из Каунаса. На летние каникулы по обмену студентами нашего университета Витовта Великого с калининским университетом. Меня зовут Милда. Это имя нашей богини любви» – «А, вам, сектанткам, любить можно?» – «Можно!» – Посерьезнела Милда и, сделав шаг ко мне, обняла меня и крепко ко мне прижалась. Милда начала меня целовать. Я не люблю целоваться. Только однажды целовался в запой с одноклассницей Людой Подопригора ночью, в дождь, на лавочке под цветущей черемухой у Миши Легкого. Нам было по 15 лет. И, вот это второй раз за всю жизнь: упоительно и страстно с незнакомкой литовкой из Каунаса. Методисткой. По имени их богини любви!
Тогда сотовой связи еще не было даже в Москве. Она появилась через год. Но я работал в Центральном госпитале МВД СССР, и у меня была рация, и у мамы тоже. Я позвонил маме сказал, что дорогу я нашел в березовую
