конунга являлась огромная, зубастая тварь с зазубренными плавниками, занимавшая половину стола. Исангаст совершенно не увлекался рыбалкой и абсолютно не разбирался в рыбе, но даже его эта тварь весьма впечатлила. Он решил, что как только они вернутся на «Следопыта» он узнает у Дорфа, что это за рыба и как она называется.
Из мяса была только баранина, зато в огромных количествах. Для утоления жажды северяне выставили эль собственного производства, пару бутылок вина и воду с ягодами. Когда Апрус потянулся к ягодам, Батрунг предупреждающе замахал руками:
– На кружку воды только одну ягоду. Иначе можно отравиться. Очень сладкие.
Фареодур немедленно зацепился за эту тему, и последующие двадцать минут конунг с упоением рассказывал о кухне своей родины. После этого снова воцарилась тишина, которую весьма ловко прервал министр:
– Конунг, я хотел выразить своё восхищение вашим знанием нашего языка. У вас безупречное произношение. Где вы научились? – Батрунг самодовольно улыбнулся и охотно ответил:
– Ещё до того как родился мой первенец, – и он похлопал Борна по плечу, – я решил выучить ваш язык, ну, понимаете… для войны. Я нашёл раба, который обучил меня. С тех пор я неустанно его практиковал при любом удобном случае, – Исангаст прекрасно догадывался, какие это были случаи, но у него и в мыслях не было осуждать конунга. Капитан сам запытал многих северян, добывая нужные сведения и в процессе знатно подтянул своё знание северного языка. Поэтому он не осуждал конунга. Они воевали между собой много лет, а на войне, как известно, правил нет.
– Очень мудрое решение, – одобрил Фареодур и поднял кубок в честь конунга. Батрунг улыбнулся ещё шире и тоже отхлебнул из своей огромной кружки.
Далее потекла размеренная беседа об общих вещах. Обсудили причуды погоды на севере и юге, поговорили о Вале и его спутниках. Разговаривали в основном Фареодур и Батрунг, изредка что-то вставлял Пепсар. Иногда конунг прерывал беседу, чтобы перевести Борну и Гарду то, что показалось ему особенно интересным или забавным. В беседе ни Борн, ни Апрус участия не принимали и практически ничего не ели. Гард же, напротив, уминал за двоих.
Между тем, Фареодур решил ублажить конунга не только комплиментами:
– Большое спасибо за угощение и теплый приём, конунг. Позволь нам отблагодарить тебя скромным даром, – он подал знак Апрусу, и тот немедленно передал ему ларец, который всё это время бережно держал у себя на коленях. Фареодур поставил ларец на стол, развернул к Батрунгу и открыл. Там, в кожаном ложе, покоился клинок, который министр показывал капитану перед отплытием. Рядом лежали искусно украшенные золотом и изумрудами чёрные ножны.
Батрунг от восхищения не мог вымолвить ни слова, а Фареодур тем временем продолжал:
– Ваш сын рассказал нам о вашей любви к собакам и к охоте с этими замечательными созданиями, поэтому я взял на себя смелость заказать ювелиру
