пахнуть как раздевалка в мужской школе.
Потом мы начали искать уединения, причем все пятеро. Конечно, для пятерых на таком корабле одиночество – недостижимая роскошь, но мы делали, что могли. По общему согласию каждый из нас на час-два оставалася один в шлюпке. Пока я был в шлюпке, Клару терпели в капсуле. Если один из них уходил, чтобы насладиться одиночеством, остальные двое составляли нам компанию. Понятия не имею, что делали мои спутники наедине с собой. Лично я просто тупо смотрел в пространство. В буквальном смысле я пялился в иллюминатор шлюпки на абсолютную черноту. Ничего не было видно, но это лучше, чем видеть то, что уже смертельно надоело в корабле.
Некоторое время спустя у нас начали вырабатываться свои привычки. Я слушал музыку, Дред с удивительным постоянством просматривал порнодиски, Мохамад с упорством студента консерватории разворачивал гибкое электрическое музыкальное устройство и играл для себя электронную музыку. Если прислушаться, было слышно, как из его наушников доносится очередная симфония. И уже через некоторое время мне смертельно надоели Бах, Палестрина и Моцарт.
А Сэм Кахане искусно организовал занятия, и мы проводили много времени, посмеиваясь над ним и обсуждая природу нейтронных звезд, черных дыр и Сейфертовых галактик. Либо повторяли испытательные процедуры во время посадки на новых мирах. Такие диспуты благотворно влияли на нас, и хоть на полчаса мы переставали друг друга ненавидеть. Все остальное время мы старались сдерживать свою ярость, хотя у нас это плохо получалось. Я не мог выносить постоянное тасование Махамадом карт. Дред проявлял необычную враждебность к моим редким сигаретам. Подмышки Сэма были ужасны даже в гнойной атмосфере корабля, по сравнению с которой воздух Врат показался бы благоухающим розарием. А Клара – да, у нее было отвратительное пристрастие. Клара обожала аспарагус. Она принесла с собой на корабль четыре килограмма обезвоженной пищи, просто для разнообразия и чтобы иметь возможность еще чем-нибудь заняться. Иногда она делила аспарагус со мной, бывало, что и с другими членами экипажа. Но Клара настаивала, что аспарагус будет есть одна. Как все-таки романтично узнавать, что твоя возлюбленная ела аспарагус, по изменению запаха в туалете!
И тем не менее она была моей возлюбленной, да, была. Эти бесконечные часы в шлюпке мы проводили не только занимаясь сексом, но и в разговорах. Я никогда так глубоко не забирался внутрь другого человека. Я любил Клару и ничего не мог с этим поделать.
На двадцать третий день я импровизировал на электрическом пианино Мохамада, когда неожиданно почувствовал тошноту. Изменения сил гравитации, которые я почти перестал ощущать, вдруг усилились.
Я поднял голову и встретился взглядом с Кларой. Она робко, со слезами на глазах улыбалась. Клара молча указала на изгибы спирали – золотые искры бежали по ней, как пескари в ручье.
Мы обнялись и долго не отпускали друг друга, словно не виделись много-много лет. А пространство вокруг нас перевернулось, и потолок стал полом. Мы наконец достигли поворотного пункта,
