style="font-size:15px;"> – Твой диалект. Никак не мог определить, откуда он.
Он ничего не спросил о моем брате. Не пытался узнать меня, выжимая из меня давние истории. Но именно этим мы и занимались – узнавали друг друга. Мы давали друг другу время. И пусть мы не трещали, не замолкая, но уже в первый вечер в «Спайси Хаузе» почувствовали, что близки. Вычеркни это. Просто напиши, что нам не надо было трепаться без умолку, чтобы понять, что мы станем лучшими друзьями.
Пантера собирается с духом, кивает и говорит, что Самуэль постоянно беспокоился за собственную память. Он заводил блокноты и делал короткие записи, чтобы запоминать все впечатления. Переживал, что никогда не помнит лиц. Иногда я задумывалась, а может, его память ухудшалась именно потому, что он так активно старался ее улучшить. Весной две тысячи седьмого года он запустил проект «Фаза памяти». Тебе о нем уже рассказывали? Совершенно безумная идея. План был такой: Самуэль решил разделить календарный год на фазы памяти. В начале января он выбрал себе пару джинсов, кепку и туалетную воду. И носил эти вещи каждый день целый месяц. Наступил февраль, он переоделся в другие брюки, надел берет, достал новую туалетную воду. К тому же он решил задействовать слух и весь февраль слушал только Тупака. Потом пришел март, и Самуэль носил чиносы, душился новым парфюмом, ходил без головного убора и слушал только Боба Марли. В апреле он проделал то же самое снова, новые брюки, новая туалетная вода, новая музыка и плоская кепка на голове. Он надеялся, что эти ассоциации помогут сохранить воспоминания, и жизнь почему-то будет казаться длиннее. Но, как с ним часто случалось, план оказался лучше в теории, чем на практике. К лету проект был закрыт. На мой вопрос почему, он ответил, что не добился нужного эффекта. Вместо того чтобы помнить впечатления, он помнил музыку, брюки и парфюмы. Но о самой жизни, буднях, проходивших мимо, он теперь помнил еще меньше. Он сказал это воскресным вечером, когда мы ждали поезд в метро на станции Мариаторгет. Мы ехали с баскетбола, пальцы болели от ударов по низким, специально для детей, корзинам, кожа на кончиках пальцев стала грубой и грязно-серой, Самуэль покачал головой и посмотрел в сторону, откуда скоро должен был прийти поезд, рельсы потрескивали, как костер.
– Не понимаю, как вам это удается, – произнес он.
Я догадалась, что он имеет в виду память, и объяснила, что моя тоже ни к черту:
– Я даже не помню, что делала на прошлой неделе.
Самуэль посмотрел на меня и расплылся в благодарной улыбке:
– Правда?
Может, и не совсем правда, но я сказала это, чтобы ему полегчало, мне было его жаль, ведь он изо всех сил старался понимать и контролировать то, что для других было совершенно естественно.
После трех заходов мы сделали последний заказ, а потом самый последний заказ и попросили счет. Я заплатил. Казалось, Самуэль этого даже не заметил. Но когда мы стояли на площади и собирались прощаться, он сказал:
– Спасибо за пиво. В следующий раз плачу я.
– Все нормально, –
