государыня войну Речи Посполитой еще и для того объявила, чтобы после победы над османами офицеры по безделью не начали заговоры и бунты устраивать. – Опустил взор на газетную страницу сердито заметил: – Ничего не вижу. Как я, по-твоему без окуляров читать должен? – Водрузил очки на переносицу потребовал ручное полотенце – разве Александр сам не видит, что от мокрых рук бумага расползается?! – А Францией нынче одни болтуны правят: самые зычные остальных на гильотину отправляют.
– У власти те, за кем народ идет. – Александр снял с огня котел, долил в чан кипятка. – Нравится нам или нет, а нация сейчас за якобинцами следует.
Дядя сквозь запотевшие очечные линзы скептически рассмотрел племянника:
– Поосторожней, ошпаришь! Кто этот их жакобенский клуб выбирал? Кто Парижскую коммуну выбирал? Никто. Санкюлоты пришли к власти на пиках и дубинках, и не они за жакобенами идут, а те стараются впереди городской голытьбы бежать и черни угождать. Парижский сброд свою власть почуял и кровью упивается. Такую тиранию только террором и удержишь. – Сердито зашуршал страницами: – Смотри, что творится: тело Шарлотты Корде судебной экспертизе подвергли на предмет установления девственности. А разлагающийся труп божественного Марата таскали по улицам до тех пор, пока вонища не замучила. Эти зрелища у них нонче вместо хлеба. – Левиафаном пошевелился в ванне, отчего выплеснул на паркет очередной водяной вал, грустно заметил: – Тоскую я по квасному пару да по веничкам березовым. И сердце нечем тут развеселить. Принеси хоть вина графинчик.
Наконец дядюшка умаялся выносить все неудобства принятия ванны. Александр ему спину подраил, чистой подогретой водичкой ополоснул. Василий Евсеевич с кряхтеньем и с Сашиной помощью выкарабкался из бадьи, обтерся полотенцами и простынями, плотно запахнулся в шлафрок, натянул фуляровый колпак и, невзирая на июльскую жару, туго обмотался вязаной шалью. Окна открывать строго-настрого запретил.
– Кому нужен этот проклятый свежий воздух? От тепла еще ни единый русский человек не умер, зато от сквозняков – сколько угодно. – Рухнув в изнеможении в кресло, простонал: – Мука-то какая – эти ванны! Неудивительно, что народ тут не моется, одними парфюмами поливается!
Александр вычерпал бадью, в который раз подтер пол и, заметив, что измученный мытьем дядюшка задремал, поспешил в канцелярию Дворца правосудия – разузнать там о судьбе мадам де Жовиньи и пекаря Нодье. Что бы Василий Евсеевич ни говорил, надо отдать должное революционному правосудию: с летр де каше – тайными королевскими приказами о бессрочном заключении – покончено. Французское судопроизводство стало публичным, и все решения трибунала теперь записывались.
В канцелярии Дворца правосудия воняло потом и ветошью, стены украшали Декларация прав и текст конституции. У стойки с трехцветными флагами топталась очередь, которая ждала так покорно и смирно, словно великое множество висевших на стенах списков гражданских прав и свобод не
