Кому везет, тот не остается здесь, а кому нет, те вынуждены каждый день просить милостыню или торговать своим телом, чтобы выжить. Тут даже домашние животные не приживаются. Не завидую тем, кто сюда попадет.
Он посмотрел на меня пронзительным взглядом, а я прижала Бусю к себе. Неужели он нас сейчас высадит прямо здесь? Пусть дверца и была закрыта, но я почувствовала не самые приятные запахи.
Я уже и так поняла, что без Лема никуда лучше не соваться.
Просто в моем воспитании и жизненной установке есть правило – неправильно кого-то держать силой или воровать. Все-таки общество современное, и мужчине не нужно бить женщину по голове и тащить ее в пещеру. Поэтому я внутренне сопротивляюсь Лему, понимая – все, что происходит, неправильно. Он может быть прекрасным человеком, но оттого, что он меня украл – мне тяжело. Вот в этом вся и проблема.
И теперь вместо нормального сосуществования я проверяю границы терпения мужчины. Как далеко я смогу зайти, дергая его? Ладно, терпелка у него есть, а вот выдержка шатается.
Ну, не будет у меня ребенка, зато будет собака. Им тоже любовь нужна.
Я почесала Бусинку за ушком, когда та взволнованно поднялась на лапки. Она уже изрядно нервничала и негромко пищала, а затем и вовсе начала ходить по сидушке.
Вскоре карета остановилась.
– Ты всегда будешь такой упрямой? – задумчиво спросил Лем.
– Какой родилась, такой и буду, – я пожала плечами.
Лем поднялся и посмотрел на щенка. Затем подхватил ее, будто та весила как перышко. У нее так смешно свисали лапки и ушки, когда она очутилась у него под мышкой, как какая-то карманная собачка. Да, огромный сильный мужчина, носящий на руках Бусинку.
Я так залюбовалась этой картиной, что чуть не забыла выйти.
– Я думаю, она погулять хочет, – сказала я, аккуратно выходя из кареты.
Глава 9
Мы остановились возле огромного серого здания, рядом с входом стояли в ряд несколько круглых колонн. У него была треугольная крыша, под которой виднелась надпись – “Городской суд”.
– Если я ее сейчас отпущу, то больше мы ее не увидим, – ответил Лем.
– Почему? Мы же далеко от района бедняков, – вспомнила я про то безумие, которое творится от голода и безденежья.
– Потому что порода такая. Идем, и так немного опоздали.
Я устремилась за ним, едва поспевая за широким шагом Лема. Бусинка в его руках и вовсе безвольно болталась.
Народу внутри здания было довольно много, люди сновали, как муравьи в муравейнике, но расступались перед Лемом, кивая и чуть ли не кланяясь.
Мы подошли по мраморному полу к огромной лестнице, раздваивающейся направо и налево от пролета. Мы поднялись по ней и свернули в темный коридор, который тут же ярко осветился.
Лем завел меня в приемную. За столом у стены сидел молодой парень со светлыми волосами. На вид ему было лет двадцать, может, чуть больше. Сложен он был уже достаточно хорошо, хоть и немного худощав.
Можно было бы сказать,
